Аристотель

Метафизика

станет то, что мы говорим, из дальнейшего..

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Из только что сказанного явствует, какие выводы следуют и для тех, кто говорит, что идеи - это отдельно существующие сущности, и в то же время считает вид состоящим из рода и видовых отличий. Если Эйдосы существуют и живое существо содержится и в человеке, и в лошади, то оно в них либо одно и то же по числу, либо разное (по определению оно, очевидно, одно: ведь тот, кто определяет, дает и в том, и в другом случае одно и то же обозначение). Если же есть некий сам-по-себе-человек, который как таковой есть определенное нечто и существует отдельно, то и части, из которых он состоит, скажем живое существо и двуногое, также должны означать определенное нечто и быть отдельно существующими и сущностями; следовательно, таковым должно быть и живое существо..

Так вот, если живое существо и в лошади, и в человеке одно и то же, подобно тому как ты [тождествен] самому себе, то каким образом одно будет одним в вещах, существующих отдельно, и почему это живое существо не будет существовать отдельно и от самого себя?.

А затем, если оно будет причастно двуногому и многоногому, получается нечто несообразное, а именно, ему будут одновременно присущи противоположности, хотя оно одно и определенное нечто. Если же здесь нет такой причастности, то как можно говорить, что живое существо есть двуногое или обитающее на суше? Но может быть, то и другое складывается, соприкасается или смешивается? Однако все это нелепо..

Но допустим, живое существо в каждом случае различно. Тогда, можно сказать, будет бесчисленное множество [Эйдосов], сущность которых-живое существо; ведь в состав человека живое существо входит не привходящим образом. Далее, самих-по-себе-живых существ будет много, ибо в каждом отдельном [виде] живое существо будет сущностью (ведь оно не сказывается о чем-то другом; иначе человек имел бы в своем составе это другое, т. е. это другое было бы родом для человека), а кроме того, все части, из которых слагается человек, будут идеями; и ни одна из них не будет идеей одного и сущностью другого, ибо это невозможно; значит, каждое живое существо, содержащееся в живых существах, будет самим-по-себе-живым существом. Далее, из чего состоит это живое существо [в каждом виде] и как оно происходит из самого-по-себе-живого существа? Или как может живое существо, сущность которого - быть живым, существовать помимо самого-по-себе-живого существа?.

А что касается [отношения идей к] чувственно воспринимаемым вещам, то здесь получаются те же выводы, и еще более нелепые, чем эти. Если поэтому дело обстоять таким образом не может, то очевидно, что Эйдосов этих вещей в том смысле, в каком о них говорят некоторые, не существует..

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Так как составное целое и существо (logos) - это разные сущности (я хочу сказать, что сущность в одном смысле - это существо, соединенное с материей, а в другом-одно лишь существо вещи), то сущности, о которых говорится в первом смысле, подвержены уничтожению (ибо и возникновению также), а у существа вещи не бывает так, чтобы оно уничтожалось (ибо и возникновения у него нет, ведь возникает не бытие домом, а бытие вот этим домом); напротив, такие сущности имеются и не имеются, не возникая и не уничтожаясь, - доказано ведь, что никто их не рождает и не создает. А для чувственно воспринимаемых единичных сущностей потому и нет ни определения, ни доказательства, что они наделены материей, природа которой такова, что она может и быть и не быть; поэтому и подвержены уничтожению все чувственно воспринимаемые единичные сущности. Если же доказательство имеет дело [лишь] с тем, что необходимо, а определение служит для познания, и так же как невозможно, чтобы необходимое знание (в отличие от мнения) было то званием, то незнанием, точно так же невозможно это и в отношении доказательства и определения (ведь с тем, что может быть [и] иначе, имеет дело мнение), то ясно, что для чувственно воспринимаемых единичных сущностей не может быть ни определения, ни доказательства. В самом деле, преходящее недостоверно для тех, кто обладает знанием, когда перестает быть предметом чувственного восприятия, и хотя в душе сохраняются мысли о нем (1оgоi), все же ни определения, ни доказательства его уже не будет. Поэтому, если тот, кто имеет дело с определением, дает определение какой-нибудь единичной вещи, он должен знать, что оно всегда может быть опровергнуто, ибо дать такое определение невозможно..