приливом гордости за вынесенные испытания и радости за освобождение перед кем бы то ни было, пошел к Павитрину. Он меня встретил с прежним духом соперничества. Но он меня не понимал. Я прос- то не обращал на его соперничество никакого внимания. Я просто хохо- тал. Если не вслух, то внутри себя. Забрав книгу, я со смехом над его попыткой сказать последнее слово, ринулся вниз по лестнице.
В конце мая раздался телефонный звонок. Звонил Саша Гостев: Ми- ша, поедешь в Москву? Он искал рынок сбыта товаров. 5 дней стоя, как на панели, с товаром, в городе, где тебя никто не знает были сущест- венной помощью в обретении непосредственности в общении, а то есть и духовной свободы. Торгуя, я непосредственно понимал Гурджиева (или Гаджиева -Б.М.), отправлявшего интеллигентов просить милостыню, а девственниц на панели для слома их эго, привязанного к телу. Перед отъездом, когда я зашел к Павитриным спросить у них, не нужно ли им что-нибудь в Москве, с Вадимом у нас случилось непонимание, и я в очень резкой форме вернул ему то, что он мне сказал. Идя по Москве, я чувствовал боль в сердце и думал, что это переживает Вадим по поводу моего и его взаимного унижения, в то время как меня он унизил бессоз- нательно, отдав 2 неиспользованных билета на московский трамвай как ненужность и нелицеприятно отозвавшись об одних людях, что, по-моему, он не имел права делать, так как сам, как я считал, был не лучше.Напи- сав это же на этих трамвайных билетах я, гонимый бурей чувств, отнес их в почтовый ящик его родителей. Тем не менее, Олин заказ я привез.
Перед моим днем рождения ко мне позвонил Игорь Сатпремов: Мы придем к тебе с Вадимом. На свою беду он, говоря о своей работе, ска- зал, что в паспортном столе нашел мою карточку, в которой осталось еще мое прежнее санитарское место работы. То, как он это сказал, меня за- дело очень сильно. Мне показалось, что он хочет меня унизить, напоми- ная мне о моей работе санитаром. На следующее утро, написав ему и Ва- диму записки, я уехал на огород очищаться: Игорь, не надо ко мне при- ходить на день рождения с ловящим и припахивающим (слова Вадима во время разговора) Вадимом. Вспоминаются рдеющие уши на дне рождения у Марии Федоровны, когда она спросила, не милиционером ли ты станешь после ВЮЗИ. Это я к твоим словам о моем прошлом санитарстве. Вадим, не надо приходить с Игорем ко мне на день рождения. Я не собираюсь исправлять ошибки воспитания, оставленные вашими родителями - ваши страхи остаться в кочке, от которых вы иэбавляетесь за счет чужого здоровья. Уши Игоря были для нашего класса явлением, которые Павитрин возвел в ранг нарицательного, когда Мария Федоровна -наш классный ру- ководитель - ставила классу в пример прическу Игоря, когда он только пришел к нам новеньким. А после окончания ВЮЗИ он становился следова- телем.
Вадим же в письме десятилетней давности писал мне, что проходя в институте военные сборы, он впервые в жизни понял, что не один такой на белом свете, и это чувство зацепило его страхом остаться в кочке.
Сидя вечером у костра, я увидел неожиданную картину. На фоне тем- но-зеленых сопок и розово-голубого неба из меня выплывало нечто проз- рачное. Это была дисковидная пленка с волнистыми вверху краями. Что это? Наверное, охранитель первого порога,- подумал я, вспомнив Р.Штей- нера Путь к посвящению. Встреча с охранителем означала предупрежде- ние перед дальнейшим продвижением о повышенной ответственности за все свои последующие поступки спрашивание им у идущего о готовности идти дальше. Но, честно говоря, я не знаю, что это было. Никаких диалогов с этим существом я не вел. У меня осталось чувство, что это была пленка, прежде выстилавшая полость моей души и ставшая теперь маленькой для моей растущей новой. Но размеров она была не малых и больше меня и круглее. Ее волнистый верхний край напоминал мне слова Юнны Мориц ум кудрявый.
После ее выхода сила в меня полилась. Спуск духа ярко выражено происходил в течении трех недель, начавшись с третьей декадой мая.
День за днем незаметно боль в правом полушарии от последних язвитель- ных слов Вадима о том, надо ли мне восстанавливаться в институте, сглаживалась. Обратил я на это внимание, только когда она исчезла.
Внезапно, продолжая всем существом тянуться к радости, я вдруг обнару- жил, что мне ничто не мешает ее проявлять. Вызвав образ Павитрина в правом полушарии, я вдруг почувствовал, что он вызывет у меня только снисхождение, и боль отсутствует. Одновременно издалека в представле- нии как бы из дома Павитриных и от самого Вадима в правое