Весь вечер я думал о ней и ложась ночью в сторожке на нары, вдруг увидел промель- кнувшее во мне видение сплетенных тел. Оно было как раз в центре моей груди и, понятно, вызвало во мне известные чувства. Была это галлюци- нация или реальность - не знаю до сих пор, хотя уверен, что второе.
Тогда это не имело особого значения - ночью раньше, ночью позже. Само же мое мышление изменилось настолько, что я мог просто как раньше ду- мать лишь в порядке исключения. Так редко. Я ехал на дежурство.По до- роге хотел заехать в общежитие к своей сокурснице Люде забрать свою курсовую, которую я дал ей почитать. До общежития оставался квартал, когда я попытался представить путь своего следования. Из моей груди с направлением моего внимания на квартал, по крайней мере я так видел, вытянулось приведениеобразное существо, изогнулось вместе с ходом мое- го внимания и мысли направо до входа в общежитие и как бы застряло в одной из комнат в центре здания с концом движения моей мысли. Это было наложение моей попытки образного мышления на реальность, так как зда- ние общежития я уже видел. Но механизмом моего мышления часто был не невидимый обычно ум, заключенный внутри головы, а мое духовное тело - оно само вытягивалось из меня вслед за моей попыткой подумать. Разве переживая такое можно чувствовать себя нормальным, когда я помнил себя думающим внутри себя? Сейчас же я просто не мог управлять своей мыслью -содержимым своей головы иначе.
Павитрин неотступно следовал за мной в течение всей поездки на Сахалин. Я уже так привык к его присутствию, что стал проговариваться близким по поэтому поводу. Его внушения стали настолько сильны для ме- ня, что я предпочел купить куртку на его стиль, чем ту, которую убеж- дал взять меня Боря, говоря, что эта убогая.
-Эту куртку мне указывает взять Павитрин, и я не хочу с ним спо- рить, - сказал я Боре, вызвав у него недоумение.
-Пусть будет так, - сказал он, удивившись. Я же чувствовал, что если я возьму другую куртку, то меня не оставят сомнения, подобные Па- витринским: Правильно ли я поступил? Проблема что и как делать всю жизнь была его проблемой. Указал же мне на нее он тем, что из глубины правого полушария, правого глаза, как будто что-то ткнуло мне на нее, и мой взгляд выхватил из висящей одежды фасон и цвет, любимый Павитри- ным. Структура в голове сработала сама, а я ей подчинился. Разговари- вая с Зиной - Бориной невесткой, я раз прочитал ее мысли, когда она ожидала Бориса, обещавшего заехать за мной, гостящим у Зины и Славы.
-Ты опасный человек, - сказала она.
- Я не опасный, - обиделся я, вызвав у нее смех. Когда она выхо- дила в соседнюю комнату, что-то живое, по форме и цвету напоминавшее вату, наползало мне со спины на затылок и немного сползало вниз, вызы- вая у меня мысли, что может быть это она, Зина, уходя на кухню и гото- вя там стол, возвращается в зал своим духовным телом, чтобы послушать мои мысли, о чем я сейчас думаю. Точнее, я не знал, кто это делает она или Павитрин. Задержавшись в гостях у Зины и Славы, я возвращался пеш- ком из города. Вдруг из меня перед моими глазами вынырнуло нечто, на- поминающее карамельку чупа-чупс - 2 глаза на гибком только шнуре. Эта сущность осмотрелась по сторонам - где я нахожусь - и нырнула назад в тело. Потерялся как личность, - печально подумал я. - Кто что хочет делать со мной - тот то и делает. А я ничего не могу поделать с этим.
Когда я летел с Сахалина, у меня из груди опять вынырнуло нечто и, ос- мотревшись по сторонам и посмотрев в иллюминатор, нырнуло назад в грудь. Мое тело и голова были окружены просторной прозрачной оболоч- кой, напоминающей скафандр, и эта сущность выныривала в промежуток между телом и ней. Сзади же на голову наползала масса, подобная той, которую я видел в гостях у родственников и после похода в гости к Па- витрину 3 января. Но сейчас я был уверен, что это Зина слушает, с ка- кими мыслями о ее гостеприимстве я остался. Я ежился, несмотря на то, что к ее гостеприимству нельзя было даже придраться.
Я уже давно начал замечать, что часто восприятие людей и мира у меня не такое, как у них, не классическое. Иногда это наблюдение вызы- вало целое состояние - да кто я в конце концов - дурак или нормальный?
Но никто, в том числе и я сам, не мог мне дать ответ на этот вопрос. А границы здравого смысла в действиях, которые раньше были критерием мо- его ума, теперь с верой в мудрость, правящую миром и моим сталкиванием с многомерностью мира делали расплывчатыми те границы. Лично мне не нужно было ничего, так как у меня