Ошо (Бхагаван Шри Раджниш)

Библия Раджниша, книга 1

женщин, но я вскормила тебя. Только вспомни, я пожертвовала всей моей жизнью. Разве нельзя дать мне посвящение? Разве не можешь ты разделить со мной истину, которую нашел? Он был вынужден; он не мог отказать Махамайе, это было бы слишком жестоко. Но и то, что он сказал, было все же жестоко. Он принял ее, он дал ей посвящение, без радости, без всякой церемонии, и после посвящения сказал: Моя религия должна была продолжаться пять тысяч лет, теперь она будет продолжаться пять сотен лет, поскольку я позволил войти в нге женщинам. Они разрушат ее. Как могут женщины разрушить ее? Я не вижу в этом никакого смысла.

В моей коммуне женщин больше, чем мужчин, они работают наравне с мужчинами, может быть, с большей любовью, чем они. В них больше способности к любви, чем в мужчинах. Они не разрушают, они создают коммуну.

Почему Будда так боится? Я знаю, почему он боится. Он боится... его собственный страх, глубоко внутри, заключается в том, что он все еще очарован женщиной. По крайней мере, своим монахам он не может доверять. Он знает, они будут очаровываться, пленяться и вскоре то, чему он учил, безбрачие, будет разрушено.

Разрушится безбрачие, при чем же тут религия? Какое отношение религия имеет к безбрачию? На самом деле, когда мужчина и женщина вместе, религия растет. Будут дети, будет много детей, и получится обширное дерево.

Если бы я был на его месте, я сказал бы: Моя религия должна была продолжаться пять тысяч лет, теперь она будет продолжаться всегда; она теперь полна, поскольку в нее вошла женщина. С одними только мужчинами она не полна. Теперь это настоящее сообщество, живое, поскольку может рождать живые существа.

Но страх... а страх возможен только в том случае, если он находится где-то глубоко в вашем собственном подсознании.

В том, что касается меня, я доверяю каждому, даже тем, кто предал меня. Я все еще доверяю им, петому что мое доверие безусловно. Оно не основывается на вас, оно основывается на мне. Если вы выбираете предательство, это ваше дело, но вы не можете разрушить мое доверие к вам.

Понимаете ли вы смысл этого? Поскольку я доверяю безусловно, вы не можете разрушить доверия; но если условия есть, вы его можете разрушить: вы не выполнили условий и разрушили доверие. Но доверие с условиями - это торговая сделка, это не доверие.

Доверие может быть только безусловным, и его источник во мне. Оно не зависит от вас или вашего поведения, не зависит от ваших действий.

Даже если вы убьете меня, мое доверие к вам останется прежним. Вы предали на самом деле себя; вы пали на самом деле в своих собственных глазах. Но для меня вы остались тем же человеком.

Моим телохранителем в течение многих лет был Шива. Затем он бросил санньясу. И он начал выступать против меня. Он писал статьи в немецких журналах - в Штерне и других - против меня. Но если он вернется и захочет быть моим телохранителем, он снова будет рядом со мной. Я знаю прекрасно, что он сделал. Это совершенно не имеет значения, это его дело; он сам должен беспокоиться об этом. В том, что касается меня, я остался в точности тем же самым. Он может снова прийти и быть моим телохранителем. Никто другой не примет его в телохранители, поскольку это самое удобное место, чтобы убить человека.

Вот сейчас Индиру Ганди убили ее собственные телохранители. Три телохранителя стреляли в нее - восемь пуль, шестнадцать ран, поскольку все пули прошли через ее грудь, живот, от спины к противоположной стороне. И если телохранители хотят убить, то у них самое удобное и безопасное место, чтобы это сделать.

Но если Шива вернется и захочет быть моим телохранителем, я буду чрезвычайно счастлив. Не имеет значения, что он сделал. Он сам должен нести ответственность за все, что делает, за все, что сделал; он должен нести всю ответственность за это. Но не мое дело вмешиваться в его дела. Если он чувствует, что правильно писать против меня, очень хорошо; если он чувствует себя счастливым, когда пишет против меня, очень хорошо. Но в течение десяти лет он сидел рядом со мной. У него, должно быть, совершенно идиотский ум - десять лет он не замечал ничего неправильного. Десять лет ему потребовалось для того, чтобы теперь, отбросив санньясу, начать внезапно членораздельно выражаться. Что же он делал десять лет - спал?