заботиться о пятерых немощных стариках, да еще растить ребенка, так что лишений на их долю выпадало немало. Одевался Ван Липин очень скромно, в еде тоже не допускал никаких излишеств, не курил, не пил вина, не ел чеснок, лук, перец и другие овощи с острым запахом. Казалось, он никогда и не думает о еде. Однажды мы с учителем Ван Липином сидели на одном званом ужине, где угощали всевозможными мясными и рыбными деликатесами. Учитель Ван Липин за весь вечер съел лишь несколько бобов. После ужина его спросили:
— Неужели вам совсем не хочется есть? Ван Липин ответил:
— Нельзя сказать, что мне никогда не хочется есть, иногда приходят мысли и о еде. Но стоит только подумать еще разок — и эти мысли мигом улетучиваются.
Дом у учителя Ван Липина тоже самый что ни на есть обыкновенный; две комнаты, из которых та, что побольше, имеет пятнадцать-шестнадцать квадратных метров; вдоль стен — потертая мебель, телевизор, рядом с телевизором маленький радиоприемник. Не будь телевизора, можно было бы подумать, что перед нами комната рабочей семьи пятидесятых годов.
— Это ваш дом? — невольно вырвалось у нас, когда мы впервые пришли в гости к учителю Ван Липину. По правде говоря, мы не ожидали, что знаменитый наставник живет в столь стесненных обстоятельствах.
— Хорошо, не правда ли? — отозвался учитель Ван Липин, с гордостью оглядывая свою квартиру. — Двое стариков живут в этой комнате, она немного побольше. А я с женой размещаюсь в дальней, которая поменьше.
Мы подошли к двери и заглянули вовнутрь: там оказалась совсем маленькая комнатка площадью в девять-десять квадратных метров. Полкомнаты занимала широкая двуспальная кровать, у изголовья — небольшой комод, на нем разложены даосские сочинения, в ногах кровати — туалетный столик, на стене — квадратное зеркало. Вот и вся мебель.
— А где живет ваш сын?
— Он сейчас у сестры, — ответил Ван Липин, жестом приглашая нас выпить чаю. — Там такие же условия, как здесь: две комнаты, и сестра с сыном живут во внутренней комнате.
— А где же вы пишете?
В комнате и вправду нельзя было найти что-либо похожее на письменный стол, а комод был завален даосскими книгами. Как же учитель оставит потомкам своп письмена, передаст будущим поколениям секреты совершенствования в Дао?
Ван Липин показал на широкую кровать, занимавшую половину спальни, и сказал:
—А я пишу прямо на кровати. Вот какой у меня большой стол! Мне хватает с избытком.
Говорил он неподдельно бодрым, даже, как нам показалось, беспечным тоном.
По всему было видно, что «внешние обстоятельства» жизни в самом деле нисколько его не беспокоили.
Не обращая — или делая вид, что не обращает — внимания на наше невольное смущение при виде столь скромной обстановки, Ван Липин продолжал все таким же спокойным, немного шутливым тоном рассказывать о своей квартире:
— В отличие от большинства семей у нас есть цветной телевизор. Правда, с мебелью туговато, и поэтому, когда приходят несколько человек гостей, приходится брать у соседей лавку, чтобы их рассадить. Ну да ладно, подождем немного, накоплю денег, тогда купим что нужно. А в общем-то это все неважно. Если у человека в душе хорошо, то и в жизни у него все хорошо. Когда я с учителями скитался по стране, приходилось много мучиться, мы целыми днями не ели, не пили, одежда на нас едва не превратилась в ветошь — и ничего. Нам и в голову не приходило роптать или мечтать о лучшей жизни, Нет, мы радовались тому, что имели! Теперь, когда он заговорил об учителях, в голосе его зазвучали нежные ноты, на лице заиграла радостная улыбка.
—Да, те годы были самыми счастливыми в моей жизни, — сказал Ван Липин и, помолчав, добавил, словно подводя итог каким-то своим сокровенным мыслям: — Люди хотят разного в жизни, и поэтому их жизни тоже разные. Когда цели неодинаковы, то и пути к их достижению тоже различны. Если намерения разные, жизненные дороги тоже не совпадают!
Пока мы размышляли над этими глубокомысленными словами, Ван Липин зашел в свою комнату и вынес оттуда два больших альбома для почтовых марок. По его словам, разглядывать эти альбомы — лучшее развлечение и для него, и для сына. Знаменитых и дорогих марок в альбомах не оказалось—все больше современные и среди них много иностранных. Ван Липину нравятся красочные, часто экзотические изображения местностей, животных, незнакомых людей на марках. Поистине, почтовые марки для него — как маленькое окошко, распахнутое в огромный, полный пленительных чудес мир, В последние годы учитель Ван Липин получал