и прочими образованными и авторитетными людьми; но, хотя я и вел
активный поиск на протяжении нескольких лет, никаких сколько-нибудь заметных
результатов так и не достиг.
А камень тем временем становился все больше и тяжелее, вследствие чего всё более
заметной становилась надпись, словно требовала, чтобы ее как можно скорее прочли
и поняли. Камень начал тяготить меня и в прямом, и в переносном смысле:
во-первых, его физический вес становился все более ощутимым, а во-вторых, его
неразрешенная загадка все сильнее давила на мой разум. И я не знал, как мне
сбросить с себя эту ношу.
Но, к счастью, у меня есть добрый друг и брат, к которому, попав в безвыходное
положение, я всегда могу обратиться за помощью. Я не знаю, кто он, но абсолютно
уверен в его доброжелательности; и хотя он не слишком общителен и порою бывает
откровенно медлителен и раздражающе немногословен в ответах, которые к тому же
преподносит в виде загадок и иносказаний, он до сих пор еще ни разу не дал мне
ни одного вредного совета. Похоже, что он, как и камень, тоже был некоторым
образом тождествен мне. Медик или психолог, разумеется, скажет мне, что этот
таинственный друг — мое собственное сознание либо подсознание. Но так ли это
важно? Я знаю, что он теснейшим образом связан со мною, что он обладает
потрясающим интуитивным знанием обо мне и моих личных проблемах и что он может
помочь мне справиться с теми из них, которые оказываются не по силам моему
разуму и воображению, и этого пока вполне достаточно. Я узнал, что восточные
психологи называют этого невидимого друга Учителем, или Мастером, живущим в
сердце, и решил называть его так же.
Словом, я решил поделиться с ним своими проблемами и получить от него дельный
совет. Однако долгое время никакого ответа не было. Я обращался к нему снова и
снова, пока не заметил, наконец, что моя настойчивость мало-помалу начинает
брать верх над его отчужденностью и равнодушием. Правда, его ответы были как
всегда лаконичными и замысловатыми — скорее намеки, нежели объяснения, как будто
он намеренно желал оставить право открытия за мною, ограничиваясь
предоставлением мне минимальной помощи. Если сложить все его намеки воедино, то
получится примерно следующее:
«Ты не сможешь выбросить свой камень, потому что он — это ты. Ты не сможешь
снять с себя его тяжесть, даже если покинешь Братство, которое вручило его тебе.
Тот, кто стал масоном, навсегда останется масоном — и в этом, и в последующих
мирах. Ты связан теперь заветом — не только с самим собою и с Братством, но и с
вечным Священным Законом — до конца быть верным масонскому делу. Сей Закон не
позволяет брать назад добровольно данное Ему обещание, даже если оно было дано
по незнанию. Ignorantia Legis neminem excusat. Ведь есть же в тебе нечто, что
побудило тебя дать это обещание; и поверь, сделало оно это отнюдь не по
незнанию. Descendit е coelo. — Познай себя!»
Размышляя над этими наставлениями, я постепенно смог в полной мере осознать их
истинность и силу и понял, что камень и я теперь действительно как никогда
едины. Он стал неотделимым символом меня самого, моим «камнем судьбы», подобно
Каабе — установленному в Мекке священному кубическому камню мусульман, подобно
камню Lia Fail в Вестминстерском аббатстве, на котором, как говорят, спал Иаков
и венчались на царство короли. Добавлю, что, согласно легендам, оба эти камня
были «ниспосланы с небес». Странно, что эти легенды в точности совпадают с
надписью на моем камне! Но каким же образом Иаков и коронации связаны со мною,
или же я связан с ними? «Познай себя!» Что ж, это резонно — ведь во мне самом
наверняка скрываются и бездонные глубины, и недосягаемые высоты, о существовании
которых пока не догадывается мой сознательный разум. Но как же мне проникнуть
туда и исследовать их? Как мне узнать о себе больше, чем я знаю сейчас? Вот что
не давало мне покоя.
Окончательно зайдя в тупик, я решил отложить на время решение этой проблемы или,
вернее, попытался отложить, поскольку она по-прежнему настойчиво напоминала о
себе. Камень продолжал наращивать свой объем и вес, и вскоре мысли о его загадке
стали настолько же неотступными, насколько изнурительной стала его тяжесть.
Наконец настал день, когда я в отчаянии решил отнести свой камень в безлюдную
вересковую пустошь, чтобы там попытаться окончательно разрешить его загадку,
покончив с нею раз и навсегда, или же бросить камень там, если бы мне удалось
это сделать. Я шел, вспоминая