про себя пилигрима Дж. Баньяна, несшего на спине
неподъемную ношу, которая сама упала на землю, как только он достиг вершины
заветной горы. Но я не смел даже надеяться на то, что со мною может произойти
нечто подобное, и потому не ожидал чуда. И снова я воззвал к своему внутреннему
другу и наставнику, умоляя его прийти мне на помощь, но на этот раз он вовсе не
удостоил меня ответом.
Устав и телом и разумом, я влачил свою ношу, ставшую теперь почти непосильной,
пока не наступили сумерки, и тогда сбросил ее вниз, в заросли вереска и
папоротника, чтобы хоть немного отдохнуть; и, преклонив голову на тот же самый
камень — мой камень судьбы, — забылся мертвым сном вконец измученного человека.
IIЯ спал, но сердце мое бодрствовало.
Даже во сне я продолжал осознавать происходящее: мне было приятно чувствовать,
что я сплю, что мое усталое тело и мозг обрели, наконец, покой и что я сам — мой
освобожденный и ничем не сдерживаемый интеллект — могу теперь действовать
независимо от них. О, блажен покой осознанного сна! — как бы парадоксально это
ни звучало.
И хотя я помнил, что моя бедная голова и изможденный мозг покоятся на жестком
камне, он с каждой минутой казался мне всё более мягким и вскоре уподобился
набитой нежнейшим пухом подушке, завернутой к тому же в прекраснейшую ткань,
белоснежную, прохладную и пропитанную ароматом лаванды. Но и это еще не всё: мой
камень начал вибрировать — по нему побежали волны отчетливой, целительной
вибрации. А еще он начал источать приятные запахи, а еще — издавать звук.
Негромкие, но величественные напевы, доносившиеся как будто издалека,
смешивались с благоуханными ароматами, идеально дополняя друг друга; вернее
будет сказать, что они звучали в унисон — мелодичные ароматы, благоуханная
музыка!
Радостное предчувствие охватило меня, и я открыл глаза. Темнота уже отступила.
Всё вокруг было залито мягким золотистым светом, на фоне которого то и дело
вспыхивали, подобно молниям, яркие зарницы, розовые и иных цветов, еще более
чистых, чем радуга. И земля, на которой я лежал, превратилась из унылой
вересковой долины в ровную, чуть волнистую поверхность приятного фиолетового
цвета, словно я проник сквозь темно-синий купол ночного неба и улегся на его
верхней, освещенной солнцем стороне.
Я поднялся и посмотрел вокруг. Рядом с собою я увидел незнакомца, в котором
сразу же инстинктивно признал своего прежде невидимого друга и Брата, скрытого
внутреннего наставника, к которому я часто обращался за советом. Я даже не
предполагал, что он окажется настолько величественным и прекрасным существом.
Локоны сияющих, похожих на языки пламени волос обвивали его благородную голову,
и ноги его тоже окружал, подобно крылатым сандалиям, яркий, но не обжигающий
огонь. Он был облачен в белые одежды, которые, казалось, не надеты, но
составляют с ним единое целое. Его шею и пояс украшали — к моему безмерному
удивлению — мерцающие золотым и голубым блеском облачения Мастера Великой Ложи.
В одной руке он держал длинный кристаллический скипетр, подобный жезлу дьякона,
а в другой — золотой тирс, кадуцей.
Наши взгляды встретились, и мы улыбнулись друг другу. Я понял, что он здесь уже
давно, только не хотел будить меня и ждал, когда я как следует отдохну.
— Где мы? — спросил я.
— Это Aula Latomorum!
— Дворец франкмасонов! — мысленно перевел я его слова и так же мысленно добавил
про себя по привычке: — Грейт-Куин-стрит, Лондон, Вест-сайд, 2. Однако это явно
не Лондон! — Я заметил, что мой друг прочел мои мысли, хотя я и не высказал их
вслух.
— Да, это не Лондон, — подтвердил он. — То место находится теперь намного ниже и
очень далеко. И дело здесь даже не в расстоянии, но скорее в состоянии — в
состоянии сознания.
— Тогда где же я?
— В Aula Latomorum, в Верховной Вселенской Ложе всех Строителей Духа, которую ты
до сих пор называл Великой Верховной Ложей. Здесь приготовительные покои для
новоприбывших.
Услышав это, я начал возражать: я говорил, что пока не готов, что еще не
заслужил права находиться здесь. Но он остановил меня и сказал: «Ты ходил,
искал, спрашивал, хотя и сам не знал об этом. И потому снискал себе право быть
сюда допущенным. Твои поиски мудрости, твоя непреходящая жажда Света не остались
незамеченными, ибо здесь есть Око, которое никогда не спит и не дремлет. Твои
неуверенные шаги на пути к истине отдавались здесь стуком в двери святилища, все
более громким и настойчивым — и вот теперь эти двери открыты