Мой двоюродный дед Урия Гаррисон был не из тех людей, кому вам
захотелось бы стать поперек дороги -- вечно угрюмый, темнолицый, с косматыми
бровями и копной жестких черных волос, он являлся неизменным и весьма
деятельным участником всех моих детских ночных кошмаров. Мне довелось
встречаться с ним лишь в очень юном возрасте. Позднее он и мой отец крупно
повздорили по какому-то поводу, и вскорости отец умер -- умер внезапно и
странно, задохнувшись в собственной постели за сотню миль от Аркхэма, где
жил двоюродный дед. Моя тетка София открыто порицала последнего и после
этого прожила недолго -- бедняжка свалилась с лестницы, запнувшись о
какое-то невидимое препятствие. Кто знает, сколько еще людей подобным же
образом поплатились за собственную неосторожность? Рассказы о темных силах,
с которыми якобы знался Урия Гаррисон, передавались из уст в уста с оглядкой
и только опасливым шепотом.
Я не берусь судить, в какой степени эти рассказы имели под собой
реальные основания, а в какой были всего лишь пустыми злонамеренными
сплетнями. Никто из членов нашей семьи не виделся с ним после смерти отца, а
моя мать с тех пор и до конца своих дней питала к родному дяде глубокую
неприязнь, даже ненависть; но при этом она никогда не забывала о его
существовании. Не забывал и я -- как его самого, так и его старинный особняк
на Эйлсбери-Стрит, в той части Аркхэма, что лежит на южном берегу реки
Мискатоник неподалеку от известного Пригорка Палача с его заросшим вековыми
деревьями кладбищем. Ручей, берущий начало на этом пригорке, протекает через
земли моего деда, также почти сплошь занятые лесом. Он жил один в своей
обширной усадьбе, если не считать какой-то женщины, которая -- как правило,
по ночам -- делала уборку в доме. Я хорошо помнил эти комнаты с высокими
потолками, небольшие окна, из которых в большинстве случаев были видны
только густые заросли деревьев и кустарника; помнил полукруглый оконный
проем над входной дверью и вечно запертую глухую мансарду, куда почему-то
никто не решался заходить в дневное время и где строго запрещалось
появляться с лампой или свечой после наступления темноты. Дома, подобные
этому, не могут не оставить след в детском сознании, и, действительно, все
время, пока я в нем жил, меня тревожили странные фантазии, а порой и
кошмарные сновидения, спасаясь от которых, я обычно бежал в мамину спальню.
В одну из таких ужасных ночей я, свернув по ошибке не в тот коридор,
наткнулся на дедушкину экономку; мы молча уставились друг на друга, ее
неподвижное лицо не выражало никаких эмоций -- мне оно показалось как бы
висящим в бесконечной дали пустого пространства. Оправившись от первого
потрясения, я развернулся и бросился наутек, подгоняемый новым кошмаром
вдобавок к тем, что увидел во сне.
Я никогда не скучал по своему двоюродному деду. Мы не были с ним особо
близки в ту пору, когда я жил в его доме; позднее же наши контакты сводились
к ежегодной отправке мною двух коротких поздравительных открыток -- в день
рождения старика и на Рождество, -- которые неизменно оставлялись им без
ответа.
Тем большим сюрпризом явилось для меня сообщение о том, что именно я по
завещанию унаследовал всю его собственность, причем без каких-либо условий и
оговорок, кроме разве что одного пункта, который обязывал меня провести
летние месяцы первого года после смерти Урии Гаррисона в его усадьбе.
Выполнение этой стариковской причуды не должно было доставить мне особых
хлопот -- он недаром предусмотрительно упомянул о летних месяцах, прекрасно
зная, что в остальное время я буду занят своей преподавательской работой
вдали от Аркхэма.
Я не делал секрета из своих планов относительно этого неожиданного
наследства. Аркхэм к тому времени заметно разросся, и городская черта,
некогда удаленная от дедовского дома, ныне подошла к нему почти вплотную,
так что в желающих приобрести эту землю недостатка не было. Я не питал
особой любви к Аркхэму, хотя он и представлял для меня определенный интерес
благодаря своей старинной архитектуре, в которой, казалось, оживали
новоанглийские легенды двухвековой давности. В любом случае, перебираться
сюда надолго я не собирался. Но прежде, чем продать усадьбу старого
Гаррисона, я должен был, согласно условиям завещания,