Говард Ф.Лавкрафт, З.Бишоп

Локон Медузы

все еще

доносилось тяжелое гневное дыхание Марселин. С болью в сердце я отошел от

окна, чувствуя, что должны произойти еще очень серьезные события, прежде чем

я смогв спокойно позволить Дени возвратиться.

После того вечера атмосфера в доме стала еще напряженнее, чем прежде.

Марселин привыкла к лести и восхищению со стороны окружающих, и шок от

нескольких грубых слов Марша оказался слишком велик для ее характера. Никому

в доме не стало возможно жить с ней, поскольку после отъезда бедного Дени

она принялась изводить своими оскорблениями всех домочадцев. Когда Марселин

не находила внутри дома никого, с кем можно было бы поскандалить, она

отправлялась в хижину Софонисбы и проводила там многие часы, разговаривая со

зловещей зулусской старухой. Тетя Софи была единственный человеком, кто мог

вести себя достаточно униженно, чтобы общаться с ней, и когда я однажды

попробовал подслушать их диалог, то обнаружил, что Марселин шептала что-то о

"древних секретах" и "неведомом Кадате", в то время как негритянка,

раскачиваясь туда-сюда в своем кресле, время от времени издавала

нечленораздельные звуки почтения и восторга.

Но ничто не могло разрушить ее безумное увлечение Маршем. Она

разговаривала с ним весьма грустным и злым тоном, однако становилась все

более послушной его желаниям. Для него это было очень удобно, так как теперь

он получил возможность использовать ее в качестве натуры всякий раз, когда

собирался рисовать. Он пытался выражать благодарность за ее отзывчивость,

но, думаю, даже в его изысканной вежливости крылись своего рода неуважение и

неприязнь. Что касается меня, то я искренне ненавидел Марселин! В те дни

ничто не могло смягчить это чувство. И, конечно, я был доволен, что Дени

находился далеко отсюда. Его письма, не столь частые, как мне хотелось бы,

несли печать волнения и тревоги.

К середине августа по замечаниям Марша я понял, что портрет был почти

готов. Его настроение казалось все более и более сардоническим, хотя

характер Марселин немного улучшился в связи с перспективой увидеть предмет,

щекотавший ее тщеславие. Я до сих пор помню тот день, когда Марш сказал, что

закончит работу в течение недели. Марселин заметно похорошела, хотя

продолжала ядовито посматривать на меня. Казалось, будто ее намотанные

волосы сжались вокруг головы.

"Я должна первой увидеть портрет!" - заявила она. Затем, улыбнувшись

Маршу, она сказала:

"А если он мне не понравится, я порву его на кусочки!"

Во время ответа на лице Марша появилось самое загадочное выражение,

какое я когда-либо видел у него.

"Я не могу ручаться за ваш вкус, Марселин, но, клянусь, это будет

великолепно! Не потому, что я хочу добиться какой-то особенной благодарности

- искусство ценно само по себе, - но этот портрет должен быть написан.

Только подождите еще немного!"

В течение следующих нескольких дней у меня было зловещее предчувствие,

как будто завершение картины предполагало некую катастрофу вместо

облегчения. Дени ничего не писал мне, а агент в Нью-Йорке сказал, что мой

сын планировал какую-то поездку в деревню. Я задавался вопросом, каковы

будут последствия окончания работы Марша. Какое странное сочетание элементов

- Марш и Марселин, Дени и я! Как эти элементы в конечном счете будут

реагировать друг на друга? Когда мои опасения стали слишком большими, я

попробовал связать их со своей болезнью, но это объяснение совершенно не

удовлетворило меня.

IV

Итак, во вторник 26 августа, наконец, произошло это событие. Я встал

раньше обычного, позавтракал, но затем почувствовал себя довольно плохо

из-за болей в позвоночнике. С недавних пор они ужасно беспокоили меня, и я

был вынужден принимать опий, когда боль становилась совершенно невыносимой.

Внизу еще никого не было, за исключением слуг, хотя я слышал, как Марселин

вышла их своей комнаты. Марш спал в аттической комнате, превращенной в

студию, и поскольку он работал преимущественно в позднее время, то редко

вставал раньше полудня. Приблизительно в десять часов боль взяла верх надо

мной, и я принял двойную дозу опия и лег в комнате на диване. Последнее, что

я слышал, были шаги Марселин наверху. Жалкое создание - если бы вы знали!