упражнений, которыми я скрашивал свое одиночество в тех случаях,
когда судьба заносила меня в какой-нибудь унылый и пустынный уголок земного
шара.
В тот раз я, должно быть, заснул мгновенно и, судя по необычайной
живописности и непрерывности видений, мой сон был очень глубок. Когда я
проснулся, часы показывали 6.45, и смутные ощущения, испытываемые мною в тот
момент, были явно навеяны недавним сном. Я все еще видел перед собой фигуру
Роберта Грандисона, окрашенную в необычные темно-сине-зеленые тона и все же,
несмотря на странную окраску его одежд и открытых участков тела, это,
несомненно, был Роберт. Он отчаянно пытался заговорить со мной, но по
каким-то неведомым причинам это ему было не под силу. Казалось, нас
разделяла некая пространственная преграда таинственная, невидимая стена,
природа которой была в одинаковой степени загадочной для нас обоих.
Да, я действительно видел Роберта и странное дело! хотя я лицезрел его
на значительном расстоянии от себя, он в то же время как будто находился
рядом со мной. Хоть и не сразу, но я нашел этому объяснение размеры его тела
непонятным образом изменялись в прямой, а не в обратной пропорции, то есть
чем больше было разделяющее нас расстояние, тем крупнее были размеры самого
Роберта, тогда как в реальной практике удаленность и величина предметов
находятся в обратной зависимости. Законы перспективы в данном случае были
явно поставлены с ног на голову. И все же более всего я был озадачен даже не
пропорциями размеров Роберта и не туманными, расплывчатыми очертаниями его
фигуры, а именно той, мягко говоря, аномальной расцветкой его одежды и тела,
какую я только что наблюдал во сне.
В один из моментов моего сна усилия голосовых связок Роберта наконец-то
оформились в слышимую хотя и в высшей степени нечленораздельную речь. Голос
мальчика звучал настолько глухо и басовито, что первое время я не мог понять
из сказанного ровным счетом ничего. Напрягая мозг в тщетных попытках уловить
в этом мычании хоть какой-нибудь намек на содержание произносимых слов, я не
мог не удивляться столь жуткой невнятности речи Роберта Грандисона; и все
же, спустя некоторое время с начала нашего, если так можно
выразиться, сеанса связи я стал понемногу различать отдельные слова и фразы,
уже первой из которых было достаточно для того, чтобы, с одной стороны,
привести мое блуждающее во сне сознание в состояние величайшего возбуждения,
а с другой установить с Робертом какие-то наметки телепатического контакта.
Не знаю, как долго вслушивался я в эти отрывистые фразы наверное, в
течение нескольких часов. Странный, отделенный от меня невидимой стеной
рассказчик пытался донести до моего сознания суть своего сообщения; боюсь,
впрочем, что читатель, неумудренный опытом знакомства с явлениями,
выходящими за рамки нашего обычного физического мира, скептически пожмет
плечами, пробегая глазами эти строки. Что делать далеко не каждый может
похвастаться познаниями в этой области, равными моим... Во всяком случае,
одно обстоятельство особенно порадовало меня я заметил, что, общаясь со
мной, мальчик направлял свой взгляд прямо мне в глаза, а когда я наконец
начал понимать его речь, лицо его просветлело и озарилось улыбкой,
исполненной благодарности и надежды.
Теперь, переходя к попытке пересказать послание Роберта в словах,
понятных обычному человеку, мне придется подбирать их с величайшей
осторожностью слишком трудно поддается определению все то, что связано с
этой историей. Я уже говорил о том, что благодаря посетившему меня во сне
откровению в сознании моем зафиксировалась совершенно четкая связь, природа
коей не позволяла мне постичь ее ранее связь вихреобразных завитков
старинного копенгагенского стекла, из которого было сделано зеркало, с той
иллюзией "засасывания", что так удивила и встревожила нас с Робертом в то
памятное утро. В конце концов я решил полагаться более на интуицию, нежели
на разум, и пришел к твердому мнению, что фантазии Кэррола, изложенные им в
истории об Алисе, стали сейчас для Роберта реальной и неотвратимой
действительностью. Старинное зеркало и в самом деле обладало способностью
засасывать людей в чрево своего внутреннего пространства, в котором, как
явствовало из объяснений привидевшегося мне во сне Роберта, нарушались все
известные законы,