что можно считать своего рода вершиной подобных...
Натаниэль Уингейт Пизли вернулся -- нелепый призрак из прошлого, на
временной шкале которого все еще значилось майское утро 1908 года,
университетская аудитория и ряды студентов-первокурсников, не сводящих глаз
с обшарпанного стола на лекторской кафедре.
2Мое возвращение к нормальной жизни оказалось трудным и болезненным
процессом. Потеря пяти лет создает в этом плане гораздо больше проблем, чем
это можно себе представить на первый взгляд, а в моем случае имелось еще
множество дополнительных сложностей.
Все, что я узнал о своих действиях в период с 1908 года, крайне меня
озадачило и огорчило, но я постарался смотреть на эти вещи философски.
Поселившись со своим вторым сыном, Уингейтом, в доме на Крэйн-стрит, я
попытался возобновить преподавательскую деятельность -- моя прежняя
профессорская должность была любезно предложена мне руководством колледжа.
Я вышел на работу в феврале 1914 года и продержался несколько
семестров, к этому времени окончательно убедившись в том, что последние пять
лет не прошли даром для моего здоровья. Хотя мои умственные способности как
будто не пострадали -- по крайней мере я очень хотел бы на это надеяться --
и личность моя восстановилась во всей ее цельности, я не мог сказать того же
о своих нервах. Меня часто преследовали неясные тревожащие сны, порой мне в
голову приходили идеи самого странного свойства, а когда начавшаяся мировая
война направила мои мысли в историческую плоскость. я вдруг обнаружил, что
рассматриваю события прожитого с какой-то совершенно необычной -- чтоб не
сказать неприемлемой для нормального человека -- точки зрения.
Мои представления о времени -- в частности, моя способность проводить
грань между последовательным и одновременным -- казались отчасти
нарушенными; у меня иногда появлялись химерические идеи о возможности, живя
в каком-то конкретном временном промежутке, перемещать при этом свое
сознание в пределах вечности с целью непосредственного изучения как прошлых,
так и будущих веков.
В связи с продолжающейся войной у меня порой возникало такое чувство,
будто я могу вспомнить некоторые из ее весьма отдаленных последствий --
словно я уже знал ее итоги и мог смотреть на нее ретроспективно, владея
информацией о событиях, которым еще только предстояло свершиться. Все эти
псевдо-воспоминания сопровождались приступами сильной боли и ощущением
искусственного психологического барьера, отделяющего их от остальных
участков моей памяти.
Когда я в разговорах с другими пробовал осторожно намекнуть на эти свои
впечатления, ответная реакция была самой разной. Иные глядели на меня
подозрительно, иные с оттенком сожаления, а некоторые мои знакомые с
математического факультета сразу подхватили тему и сообщили мне о новых
открытиях в теории относительности, тогда обсуждавшихся в узких научных
кругах и лишь позднее получивших широкую известность. Доктор Альберт
Эйнштейн, сказали они, скоро уже низведет понятие времени до статуса одного
из нескольких обычных измерений, свободное перемещение в пределах которого
будет не так уж и невозможно.
Между тем причуды расстроенного воображения захватывали меня все
больше, что повлекло за собой мой уход с работы в 1915 году. Некоторые из
ощущений начали приобретать раздражающую отчетливость -- мне все чаще
приходила в голову мысль о том, что моя амнезия была своего рода
насильственным обменом, что мое второе "я" было в действительности некой
внешней силой, происходившей из далеких и неведомых нам сфер, и что моя
собственная личность была подвергнута одновременному встречному перемещению.
Так я постепенно перешел к размышлениям на весьма скользкую и опасную
тему, а именно -- о местопребывания моей настоящей личности в те годы, когда
чья-то чужая воля распоряжалась моей физической оболочкой. Необычный круг
интересов и странное поведение этого "временного владельца" беспокоили меня
все сильнее, и я продолжал выискивать все новые и новые подробности в
газетах и журналах тех лет, а также в свидетельствах очевидцев.
Оказалось, что многие связанные с этим делом странности каким-то жутким
образом сочетались с расплывчатыми и туманными образами, которые иной раз
возникали в моем мозгу.