Говард Лавкрафт

Хребты безумия

с решительным сопротивлением с моей стороны, не говоря уж о

Денфорте. Пока мы отсутствовали, Пэбоди, Шерман, Роупс, Мактай и Уильямсон

работали как каторжные, восстанавливая два лучших самолета Лейка, система

управления которых была повреждена каким-то непостижимым образом.

Мы решили загрузить самолеты уже на следующее утро и немедленно

вылететь на нашу прежнюю базу. Конечно, это был основательный крюк на пути к

заливу Мак-Мердо, но прямой перелет через неведомые просторы мертвого

континента мог быть чреват новыми неожиданностями. Продолжение исследований

не представлялось возможным из-за трагической гибели наших товарищей и

поломки буровой установки. Испытанный ужас и неразрешимые сомнения, которыми

мы не делились с внешним миром, заставили нас покинуть этот унылый край,

где, казалось, навеки воцарилось безумие.

Как известно, наше возвращение на родину прошло благополучно. Уже к

вечеру следующего дня, а именно 27 января, мы, совершив быстрый

беспосадочный перелет, оказались на базе, а 28-го переправились в лагерь у

залива Мак-Мердо, сделав только одну кратковременную остановку из-за

бешеного ветра, несколько сбившего нас с курса. А" еще через пять дней

"Аркхем" и "Мискатоник" с людьми и оборудованием на борту, разламывая

ледяную корку, вышли в море Росса, оставив с западной стороны Землю Виктории

и насмешливо ощерившиеся нам вослед громады гор на фоне темного грозового

неба. Порывы и стоны ветра преображались в горах в странные трубные звуки,

от которых у меня замирало сердце. Не прошло и двух недель, как мы

окончательно вышли из полярных вод, вырвавшись наконец из плена этого

проклятого наводненного призраками царства, где жизнь и смерть, пространство

и время вступили в дьявольский противоестественный союз задолго до того, как

материя запульсировала и забилась на еще неостывшей земной коре

Вернувшись, мы сделали все, дабы предотвратить дальнейшее изучение

антарктического континента, дружно держа язык за зубами относительно

побуждающих нас к тому причин и никого не посвящая в наши мучительные

сомнения и догадки. Даже молодой Денфорт, перенесший тяжелый нервный срыв,

молчал, ни слова не сказав своему лечащему врачу, а ведь, как я уже говорил,

было нечто такое, что, по его разумению, только он один и видел. Со мной

Денфорт тоже как воды в рот набрал, хотя тут уж, полагаю, откровенность

пошла бы ему на пользу. Его признание могло бы многое объяснить, если,

конечно, все это не было лишь галлюцинацией, последствием перенесенного

шока. К такому выводу я пришел, слыша от него в редкие моменты, когда он

терял над собой контроль, отдельные бессвязные вещи, которые он, обретая

вновь равновесие, горячо отрицал.

Нам стоило большого труда сдерживать энтузиазм смельчаков, стремившихся

увидеть воочию громадный белый континент, тем более что некоторые наши

усилия, напротив, сыграли роль рекламы и принесли обратный результат. Мы

забыли, что человеческое любопытство неистребимо: опубликованные отчеты о

нашей экспедиции побуждали и других к поискам неведомого. Натуралисты и

палеонтологи живо заинтересовались сообщениями Лейка об обнаруженных им

древних существах, хотя мы проявили мудрость и нигде не демонстрировали ни

привезенные с собой части захороненных особей, ни их фотографии. Утаили

также и кости с наиболее впечатляющими глубокими рубцами, и зеленоватые

мыльные камни, а мы с Денфортом скрывали от посторонних глаз фотографии и

зарисовки, сделанные нами по другую сторону хребтов; оставаясь одни, мы

разглаживали смятые бумаги, в страхе их рассматривали и вновь прятали

подальше.

И вот теперь полным ходом идет подготовка к экспедиции

Старкуэтера-Мура, и она, несомненно, будет гораздо оснащенней нашей. Если

сейчас не отговорить энтузиастов, они проникнут в самое сердце Антарктики,

будут растапливать лед и бурить почву до тех пор, пока не извлекут из глубин

нечто такое, что, как мы поняли, может погубить человечество. Поэтому я

снимаю с себя обет молчания и расскажу все, что знаю,-- в том числе и об

этой жуткой неведомой твари по другую сторону Хребтов Безумия.

Мне трудно вернуться даже мысленно в лагерь Лейка, я делаю это с

большой неохотой, но надо наконец откровенно рассказать; что же мы в