Говард Лавкрафт

Хребты безумия

Буду предельно откровенным, хотя откровенность дается мне с большим

трудом, и доскажу все, что увидел. В свое время мы даже друг с другом

избегали говорить на эту тему. Впрочем, никакие слова не передадут и малой

толики пережитого ужаса. Зрелище настолько потрясло нас, что можно только

диву даваться, как это у нас хватило соображения притушить фонарики да еще

выбрать правильное направление. Есть только одно объяснение: нами руководил

инстинкт, а не разум. Может, так оно было и лучше, но все равно за свободу

мы заплатили слишком большой ценой. Во всяком случае, с рассудком у нас с

тех пор не совсем в порядке.

Денфорт совершенно потерял голову; помнится, весь обратный путь он

твердил на бегу одно и то же, для любого нормального человека это звучало бы

чудовищным бредом -- только один я понимал, откуда все взялось. Голос его

разносился эхом по коридорам, теряясь среди криков пингвинов и замирая

где-то позади, в туннеле, где, к счастью, уже никого не было. Cлава Богу, он

забубнил этот бред не сразу после того как оглянулся, иначе нас давно уже не

было бы в живых. Страшно даже вообразить себе нашу возможную участь.

"Саут-стейшн -- Вашингтон-стейшн -- Паркстейшн -- Кендалл-стейшн --

Сентрел-стейшн -- Гарвард..."

Бедняга перечислял знакомые станции подземки, проложенной из Бостона в

Кембридж за тысячи миль отсюда, в мирной земле Новой Англии, но мне его

нервный лепет не казался ни бредом, ни некстати проснувшимся ностальгическим

чувством. Денфорт находился в глубоком шоке, но я тут же безошибочно уловил

пришедшую ему на ум болезненную аналогию.

Оглядываясь, мы ни на минуту не сомневались, что увидим жуткое чудище,

но все же вполне определенное -- к обличью звездоголовых мы как-то привыкли

и смирились ним. Однако в зловещей дымке вырисовывалось совершенно другое

существо, гораздо более гнусное. Оно казалось реальным воплощением "чужого",

инородного организма, какие любят изображать наши фантасты, и больше всего

напоминало движущийся состав, если смотреть на него с платформы станции

метро. Темная громада, усеянная ярко светящимися разноцветными точками,

рвалась из подземного мрака, как пуля из ствола.

Но мы находились не в метро, а в подземном туннеле, а за нами гналась,

синусоидно извиваясь, кошмарная черная блестящая тварь, длиною не менее

пятнадцати футов, изрыгавшая зловоние и все более набиравшая скорость;

густой пар окружал ее, восставшую из морских глубин. Это невообразимое

чудовище -- бесформенная масса пузырящейся протоплазмы -- слабо

иллюминировало, образуя тысячи вспыхивавших зеленоватым светом и тут же

гаснувших глазков, и неслось прямо на нас; массивнее любого вагона, оно

безжалостно давило испуганных беспомощных пингвинов, скользя по сверкающему

полу -- ведь именно эти твари отполировали его до полного блеска. Вновь

издевательски прогремел дьявольский трубный глас: "Текели-ли! Текели-ли!" И

тут мы вспомнили, что этим нечестивым созданиям, шогготам, Старцы дали все

-- жизнь, способность мыслить, пластические органы; шогготы пользовались их

точечным алфавитом и, конечно же, подражали в звучании языку своих бывших

хозяев.

Не все запомнилось нам с Денфортом из нашего поспешного бегства, но

кое-что все-таки удержалось в памяти. Помним, как пробежали громадную

пещеру, куполу которой Старцы придали черты небесной сферы; как, несколько

успокоившись, шли потом коридорами и залами мертвого города, но все это

помним как во сне. Как будто мы находились в иллюзорном, призрачном мире, в

некоем неизвестном измерении, где отсутствовали время, причинность,

ориентиры. Нас несколько отрезвил сумеречный дневной свет, падавший на дно

гигантской цилиндрической башни, но мы все же не осмелились приблизиться к

оставленным саням и взглянуть еще раз на несчастного Гедни и собаку. Они

покоились здесь как на дне огромного круглого мавзолея, и я от всей души

надеюсь, что их мертвый сон никто и никогда не потревожит.

Лишь взбираясь по колоссальному пандусу, мы осознали, насколько устали;

от долгого бега в разреженной атмосфере перехватывало дыхание, но ничто не

могло заставить нас остановиться и перевести дух, пока мы не выбрались

наружу и не оказались под открытым небом. Карабкаясь на вершину сработанного