Говард Лавкрафт

Тень над Иннсмаутом

одиноко стоявшей горы -- это был

Кингспорт-хэд, увенчанный старинной и древней постройкой, о которой было

сложено так много легенд. Однако уже через мгновение все мое внимание было

привлечено более близкой панорамой, раскинувшейся прямо под нами. Это был

тот самый окутанный мрачными тенями подозрения и всеобщей неприязни

Иннсмаут.

Я увидел простиравшийся впереди и внизу довольно крупный город,

заполненный компактными постройками, однако в нем определенно ощущался

непривычный дефицит зримой, ощутимой жизни. Над хитросплетением черных

дымоходов не курился ни единый дымок, а три высокие некрашенные колокольни

холодно маячили на фоне омываемого морем горизонта. Вершина одной из них

порядком разрушилась, а несколько ниже в ней и в еще одной -- в ее соседке

-- чернели круглые отверстия, оставшиеся от некогда располагавшихся в них

башенных чаев. Необъятная для взора масса провисающих двускатных крыш и

заостренных фронтонов домов с пронзительной ясностью свидетельствовали о

явном и далеко зашедшем упадке, а по мере того как мы продвигались по

пустынной дороге, я мог со все большей отчетливостью видеть, что во многих

крышах зияют черные провалы, а некоторые обвалились целиком. Были там и

большие, квадратные дома, выстроенные в георгианском стиле, с унылыми

куполообразными крышами. Располагались они преимущественно вдали от кромки

воды и, возможно, именно поэтому пара из них имела относительно крепкий вид.

В сторону материка тянулась проржавевшая, поросшая травой железнодорожная

ветка, обрамленная покосившимися телеграфными столбами -- на сей раз без

проводов, -- и едва различимые полоски старых проселочных дорог, соединявших

город с Роули и Ипсвичем.

Самые явные признаки упадка отмечались вблизи от береговой линии, хотя

в самой ее середине я смог различить белую башню довольно неплохо

сохранившегося кирпичного строения, отдаленно напоминавшего какую-то

небольшую фабрику. Длинная кромка гавани была обильно засорена песком и

огорожена старинного вида каменными волноломами, на которых я начал смутно

различать крохотные фигурки сидящих рыбаков; у самого дальнего края ее

виднелось то, что походило на остатки фундамента некогда стоявшего там

маяка. Песчаный язык как бы образовывал внутреннюю поверхность береговой

линии гавани, и я увидел стоявшие на нем ветхие хибарки, застывшие в

непосредственной близости от полоски суши рыбацкие плоскодонки со спущенными

в воду якорями, и беспорядочно разбросанные по берегу рыбацкие корзины для

рыбы и омаров. Единственное глубокое место, как мне показалось, находилось

там, где русло реки, протекавшей за башенной постройкой, поворачивало на юг

и соединялось с океаном у дальнего края волнолома.

То там, то здесь виднелись остатки полуразрушенных причалов," чуть

нависавших над водой своими исковерканными, напрочь сгнившими краями, причем

те из них, которые уходили дальше на юг, казались наиболее стл6вшими и

заплесневелыми. А дальше, уже в океанском просторе, я смог различить -- даже

несмотря на высокий прилив -- длинную черную полоску едва выступавшей над

водой суши, которая, несмотря на всю свою неопределенность и размытость,

почему-то показалась мне довольно зловещей. Насколько я мог судить, это и

был риф Дьявола. Глядя на него, я ощутил странное и почти неуловимое

влечение к этому месту, которое, видимо, было призвано лишь усилить уже

успевшее сформироваться у меня под воздействием услышанного мрачное

отвращение к этому месту. Следовало признать, что этот едва различимый

отголосок нового чувства показался мне даже более тревожным, чем

первоначальное впечатление от города.

Проезжая мимо старых, опустевших фермерских домов, каждый из которых

отличался от соседних лишь степенью своего разрушения, мы не встретили ни

единой живой души. Вскоре, однако, я заметил несколько заселенных жилых

построек -- в окнах некоторых из них место разбитых стекол виднелись драные

половики, а в захламленных дворах повсюду валялись ракушки и тела дохлых

рыбин. Пару раз мне на глаза попадались фигуры апатичных на вид людей,

копавшихся в неряшливых огородах или собиравших на пропахшем рыбой пляже

каких-то моллюсков, да группки грязных ребятишек с обезьяноподобными лицами,