словами искренней
благодарности упрятал ее в карман. С сомнением отнесясь к кулинарным
достоинствам близлежащего ресторана, я ограничился тем, что накупил побольше
сырных крекеров и имбирных вафель, чтобы чуть позже заменить ими
традиционный ленч. Моя последующая программа заключалась в том, чтобы
побродить по главным улицам города, попытаться поговорить с каждым
попавшимся мне по пути жителем, не относящимся к числу аборигенов, и поспеть
к восьмичасовому автобусу на Эркхам. Сам по себе город, как я уже успел
убедиться, представлял собой замечательный образчик всеобщего упадка и
общественного разложения, однако, не будучи увлеченным изучением
социологических проблем Иннсмаута, я решил ограничиться обзором его
архитектурных достопримечательностей. Так я и начал свое осмысленное, хотя
во многом и запутанное путешествие по узким, окруженным мрачными трущобами
улицам. Пройдя по мосту и повернув в сторону одного из грохочущих потоков
воды, я оказался почти рядом с фабрикой Марша, которая показалась мне
странно тихой для промышленного предприятия подобною рода. Ее здание стояло
у самого края крутого обрыва рядом с мостом, и довольно недалеко от места
соединения нескольких улиц, некогда являвшегося, по-видимому, центром
общественной жизни города, на смену которому после Революции пришла нынешняя
городская площадь. - Пройдя по узенькому мосту, я попал в совершенно
безлюдный район, сама атмосфера которого заставила меня невольно поежиться,
Просевшие, а кое-где и обвалившиеся, прижатые друг к другу двускатные крыши
образовывали причудливый зубчатый узор, над которым возвышался довольно
непрезентабельного вида обезглавленный шпиль старинной церкви. В некоторых
домах вдоль Мэйн-стрит явно кто-то обитал,- хотя основная часть домов была
давно заброшена. Спускаясь по немощеным боковым улочкам, я видел
многочисленные черные, зияющие оконные проемы заброшенных хибар, некоторые
из которых сильно наклонились набок, угрожающе нависая над
полуразвалившимися фундаментами. Сам по себе вид этих оконных глазниц был
настолько неестественен и пугающ, что мне стоило немалой храбрости свернуть
в восточном направлении и двинуться еще дальше в сторону океанского
побережья. Жутковатые ощущения, которые я испытывал при виде опустевших
домов, нарастали даже не в арифметической, а скорее в геометрической
прогрессии по мере того, как увеличивалось количество окружавших меня
поразительно ветхих построек, отчего создавалось впечатление, будто я
оказался в некоем мини-городе полнейшего запустения. Один лишь вид этих
бесконечных улиц, пропитанных упадком и смертью, в сочетании с
представлением о массе опустевших, гниющих черных комнат, отданных на
разорение вездесущим паукам и извивающимся червям, невольно порождал
атмосферу поистине первобытного, животного страха и отвращения, разогнать
которую едва ли смогла бы даже самая жизнестойкая оптимистическая философия.
Фиш-стрит была столь же пустынной, как и Мэйн-стрит, хотя и отличалась
от нее изобилием кирпичных и каменных складских помещений, находившихся,
надо сказать, в прекрасном состоянии. Почти как две капли воды на нее
походила и Уотер-стрит, с тем лишь отличием, что в ней имелись просторные
проемы, откуда начинался путь к портовым причалам.
За все это время я не повстречал ни единой живой души, если не считать
сидевших в отдалении, на волноломе рыбаков, и не услышал ни звука, помимо
плеска накатывавших на берег гавани приливных волн да отдаленного грохота
мэнаксетского водопада. Постепенно город начинал все больше действовать мне
на нервы и я, возвращаясь обратно по расшатанному мосту на Уотер-стрит, то и
дело украдкой оглядывался назад. Мост на Фиш-стрит, судя по имевшемуся у
меня плану, и вовсе был разрушен.
К северу от реки стали попадаться признаки убогой, нищенской жизни -- в
некоторых домах на Уотер-стрит занимались упаковкой рыбы; изредка попадались
залатанные крыши с едва дымящимися трубами; откуда-то доносились
разрозненные, непонятные звуки, а кроме того, кое-где стали попадаться
скрюченные, еле переставляющие ноги человеческие фигуры, медленно
передвигающиеся по грязным, немощеным улицам. И все же, даже несмотря на все
эти слабые проблески жизни, следовало признать,