Говард Лавкрафт

Тень над Иннсмаутом

они накладывали на себя руки -- когда слухи об этом достигали Эркхама,

Ипсвича, или других городов, там считали, что мы здесь все с ума посходили,

вот как вы сейчас считаете, что я тоже помешался... Но Боже мой, что мне

довелось повидать за свою жизнь! Меня бы уже давно прикончили за все то, что

я знаю, только я успел произнести вторую клятву Дэгона, а потому меня нельзя

трогать, если только их суд не признает, что я сознательно рассказал о том,

что знаю... но третью клятву я не произнесу -- я скорее умру, чем сделаю

это...

А потом, примерно когда Гражданская война началась, стали подрастать

дети, которые родились после того сорок шестого года, да, некоторые из

них... Я тогда сильно перепугался и никогда больше после той ужасной ночи не

подсматривал за ними, и больше никогда их не видел -- на всю жизнь тогда

насмотрелся. Нет, ни разу больше не видел, ни одного. А потом я пошел на

войну, и если бы у меня хватило тогда ума, то ни за что бы не вернулся в эти

места, уехал бы потом куда глаза глядят, только подальше отсюда. Но парни

написал и мне, что дела идут в общем-то неплохо, Это, наверное, потому, что

после шестьдесят третьего в городе постоянно находились правительственные

войска. А как война закончилась, снова настали черные времена. Люди стали

разбегаться -- мельницы не работали, магазины закрывались, судоходство

прекратилось, гавань словно задыхалась -- железная дорога тоже остановилась.

Но они...они никогда не переставали плавать вверх и вниз по реке, туда-сюда,

постоянно прибывая со своего проклятого, сатанинского рифа -- и с каждым

днем все больше окон заколачивалось, а из домов, в которых вроде бы никто не

должен жить, раздавались какие-то звуки...

Люди из других мест часто рассказывают про нас всякие истории -- да и

вы тоже, как послушаешь ваши вопросы, видать, наслышаны. Говорят обо всяких

странных вещах, которые им вроде бы то там, то здесь мерещатся, или об

украшениях, которые непонятно откуда взялись и неясно из чего сделаны. Но

всякий раз никто не говорит ничего конкретного. Никто ничему не верит. Все

эти золотые драгоценности называют пиратским кладом, говорят, что люди в

Иннсмауте больные, или вообще не в себе. А те, кто живет здесь, тоже

стараются пореже встречаться с незнакомцами и чужаками, побыстрее

выпроводить их отсюда, советуют поменьше совать нос куда не следует,

особенно в вечернее время. Собаки всегда лаяли на них, лошади отказывались

везти, хотя когда машины появились, все опять стало нормально.

В сорок шестом капитан Обед взял себе новую жену, которую никто в

городе ни разу не видел. Поговаривали, что он вроде бы сам-то не хотел, да

ОНИ заставили, а потом прижил от нее троих детей: двое еще молодыми куда-то

исчезли а третья -- девушка -- внешне совсем нормальная, как все, даже в

Европу ездила учиться. Обед потом обманным путем выдал ее за одного парня из

Эркхама -- тот ни о чем даже не догадался. Но на большой земле с

иннсмаутскими парнями никто не желает сейчас иметь дело. Барнаба Марш,

который сейчас заправляет делами фабрики, является внуком Обеда и его первой

жены, но отец его -- Онесифор, старший сын Обеда -- тоже женился на одной из

них, причем с тех пор ее никто даже в глаза не видел.

Сейчас для Барнабы как раз настало время превращения. Веки на глазах

сомкнуть уже не может, да и весь меняется. Говорят, одежду он пока носит, но

скоро спустится под Воду. Может, уже и так пробовал -- они иногда это

делают, для разминки, что ли, а уж потом спускаются окончательно. На людях

его не видели уже восемь, а то и все десять лет. Не знаю, как с ним живет

его бедная жена -- она сама родом из Ипсвича, а его лет пятьдесят назад чуть

не линчевали, когда он пытался за ней ухаживать. Сам Обед умер в семьдесят

восьмом, да и от следующего за ним поколения тоже в живых никого не осталось

-- дети от первой жены умерли, а остальные... Бог знает... Рокот приливных

волн становился все громче, и по мере, усиления прилива настроение старика

постепенно менялось от сентиментальной слезливости к настороженности и даже

страху. Время от времени он делал паузы в своем рассказе и все так же

оглядывался через плечо, или бросал взгляды в сторону рифа, и, несмотря на

всю абсурдность его рассказа, я не мог избавиться от ощущения, что также