Говард Лавкрафт

Тень над Иннсмаутом

придется провести ночь в

этом затхлом, полутемном городе, я спустился из автобуса и вновь вошел в

вестибюль гостиницы, где мрачноватый и довольно странный ночной клерк сказал

мне, что я могу остановиться в номере 428.

Располагался он на предпоследнем этаже, по его словам, был довольно

просторным, цена была вполне подходящей, всего один доллар в сутки.

Подавляя в себе все воспоминания о том, что мне довелось услышать в

Ньюбэрипорте об этой гостинице, я расписался в., книге гостей, уплатил

доллар и позволил портье отнести свой чемодан. После этого я и сам поплелся

вслед за угрюмым служителем наверх, преодолев три пролета поскрипывающих

лестничных ступеней и пройдя по запыленным коридорам, в которых, как мне

показалось, не было заметно ни малейших признаков жизни, Предназначавшаяся

мне комната оказалась довольно мрачной, с самой простой, дешевой мебелью и

двумя окнами, выходившими на довольно темный, окаймленный невысокой

кирпичной стеной внутренний двор. Чуть выше проступала панорама тянувшихся в

западном направлении ветхих крыш, а за ними в отдалении маячили просторы

заболоченной сельской местности. В дальнем конце коридора располагалась

ванна -- гнетущее, чуть ли не античных времен помещение с древним мраморным

умывальником, жестяным обогревателем, тусклой электрической лампочкой и

заплесневелыми деревянными панелями, едва прикрывавшими водопроводные трубы.

Поскольку было еще довольно светло, я снова вышел на площадь и

огляделся в поисках места, где можно было бы поужинать, по-прежнему ловя на

себе крайне недружелюбные взгляды праздных зевак. С учетом того, что лавка

знакомого бакалейщика была уже закрыта, мне пришлось воспользоваться

услугами того самого ресторана, который был отвергнут мною поначалу.

Согбенный, узкоголовый мужчина со ставшими уже почти для меня привычными

выпученными, немигающими глазами да плосконосая девица с неимоверно толстыми

и неуклюжими руками взялись за мое обслуживание. К своему немалому

облегчению я обнаружил, что основная часть продуктов, которыми пользовались

в этом заведении, представляла из себя консервы и расфасованные пакеты.

С меня хватило миски овощного супа с крэкерами, сразу после чего я

вернулся в свою унылую комнату, предварительно купив у по-прежнему угрюмою

портье лежавшие на рахитичной стойке вечернюю газету и какой-то засиженный

мухами журнал.

Когда стало смеркаться, я включил чахлую электрическую лампочку,

висевшую над изголовьем дешевой металлической кровати, и попытался

продолжить начатое ранее чтение. Мне хотелось чем угодно занять свой мозг,

поскольку я отчетливо понимал, что не испытаю никакого удовольствия, если

стану и дальше терзать себя мыслями обо всех уродствах . этого древнего,

изъеденного следами порчи города, тем паче, что я все еще находился в его

полной власти. Безумная история, которую мне довелось услышать из уст

престарелого пьяницы, отнюдь не сулила приятных сновидений, а потому я

решил, что чем реже буду вспоминать его дикие, водянистые глаза,, тем будет

лучше.

Помимо этого я решил не особенно сосредоточивать свое внимание на том,

что неизвестный мне фабричный инспектор рассказал кассиру железнодорожного

вокзала в Ньюбэрипорте о Джилмэн-хаузе и призрачных голосах его ночных

постояльцев. Было бы гораздо лучше и спокойнее также вытеснить из своего

сознания образ того человека в тиаре, которого я заметил в черном дверном

проеме местной церкви -- лицо это переполняло меня таким ужасом, что новые

воспоминания о нем причинили бы моему рассудку лишние и совершенно ненужные

страдания. Возможно., мне действительно удалось бы отвлечься от столь

безрадостных дум, не будь окружавшая меня обстановка гостиничного номера

столь " неприглядной и затхлой. Именно эта могильная заплесневелость в

сочетании с всепроникающим, зловонным и, казалось, пропитавшим весь город

рыбьим запахом, вновь и вновь подталкивала мой утомленный рассудок к мыслям

о смерти и разложении.

Другое обстоятельство, которое вызвало у меня немалое беспокойство,

заключалось в том, что на внутренней стороне двери моей комнаты не было

никакой защелки или задвижки. Первоначально таковая существовала, о чем

отчетливо свидетельствовали оставшиеся следы от шурупов, однако сравнительно