Говард Лавкрафт

Тень над Иннсмаутом

крыши Джилмэн-хауза, маячившей к северо-востоку позади меня

-- это была серия аналогичных, разделенных совершенно четкими промежутками

миганий, которые, вне всякого сомнения, являлись ответными сигналами,

Стараясь сдержать вереницу сменяющих друг друга импульсов и заново

осознав всю ущербность своего ничем незащищенного, открытого для возможного

обзора положения, я проворно, но по-прежнему отчаянно шаркая ногами, побрел

дальше, одновременно стараясь не терять из виду тот дьявольский и зловещий

риф, покуда контуры Саут-стрит оставляли мне возможность смотреть в сторону

моря. Что означала вся эта загадочная процедура, я не имел ни малейшего

понятия, хотя и можно было предположить, что она являлась составной частью

какого-то странного ритуала, имевшего отношение к рифу Дьявола. Кроме того,

я не исключал, что прибывшая на незамеченном мною судне какая-то группа

людей просто зачем-то высадилась на этих зловещих камнях. Вскоре я стал

поворачивать влево, огибая чахлые остатки угасающей растительности, все так

же поглядывая на освещенный призрачным сиянием летней луны океан и наблюдая

за загадочными вспышками этих таинственных, непонятно откуда взявшихся

бакенов.

Внезапно мой мозг пронзило осознание чего-то неимоверно ужасного,

поистине ошеломляющего, лишившее меня последних остатков самоконтроля и

заставившее опрометью, забыв про всякую маскировку, броситься бежать в южном

направлении, мимо зияющих черных дверных проемов и по-рыбьи глазеющих на

меня окон домов, облепивших эту пустынную, кошмарную улицу. Дело в том, что

на какое-то мгновение мой взгляд остановился на залитых лунным светом водах,

заполнявших пространство между рифом и берегом, и я с ужасом обнаружил, что

их поверхность была отнюдь не пустынной. Нет, сейчас они были заполнены

кишащими ордами каких-то едва различимых существ, которые явно плыли в

направлении города. Даже с того значительного расстояния, которое отделало

меня от них, и с учетом мимолетности этого взгляда, я мог с определенностью

сказать, что качающиеся головы и взмахивающие руки были совершенно чуждого

людям, абсолютно ненормального вида, хотя сформулировать или хотя бы как-то

осмыслить про себя, в чем именно эта ненормальность выражалась, я бы не

взялся.

Мой отчаянный бег начал замедляться еще до того, как я достиг конца

квартала, поскольку слева от себя я стал различать что-то похожее на шум или

крики организованной толпы преследователей. Это был топот ног, гортанные

звуки и тарахтенье мотора, доносившиеся откуда-то со стороны Федералстрит. В

считанные секунды мои планы претерпели коренные изменения -- поскольку шоссе

к югу от меня оказывалось, таким образом, блокированным, мне следовало найти

какой-то другой способ выбраться из Иннсмаута. Я сделал паузу и юркнул в

пустой дверной проем, втайне радуясь тому, что смог преодолеть ярко

освещенный лунным светом участок пути еще до того, как преследователи вышли

на параллельную улицу.

То, что дошло до моего сознания несколько минут спустя, несколько

охладило мой пыл. Я как-то неожиданно смекнул: раз преследователи двигались

по соседней улице, то они, скорее всего не шли по моим горячим следам, то

есть не гнались непосредственно за мной, а просто отсекали возможные пути к

бегству из города. Но из этою напрашивался вполне логичный вывод о том, что

все аналогичные дороги, ведущие из Иннсмаута, в настоящий момент или вскоре

также будут блокированы, поскольку никто не мог с определенностью сказать,

каким именно путем я намерен воспользоваться. Если все действительно

обстояло именно так, значит мне следовало покидать город отнюдь не по

дорогам, а наоборот, держась как можно дальше от них. Но возможно ли это,

если иметь в виду, что местность во всей округе испещрена бесчисленными

заболоченными участками и мелкими речушками? На какое- то мгновение мой

разум начал давать сбои -- как от пронзительного осознания собственной

беспомощности, так и от заметно усилившегося ощущения рыбьего запаха.

Именно тогда я вспомнил о давно заброшенной железнодорожной ветке,

ведущей на Роули, чья основательно уложенная, покоящаяся на толстом слое

щебня, поросшая травой и бурьяном полоса по-прежнему уходила в

северо-западном направлении от располагавшейся неподалеку от реки