Говард Лавкрафт

Тень над Иннсмаутом

хотел -- дабы не подвергать

излишним мучениям чувство здравого смысла, -- чтобы мне ничего не пришлось

добавлять к данному описанию. Как знать, а вдруг меня и в самом деле

постепенно охватывает какое-то безумие, а вместе с ним подступает еще

больший ужас и ощущение нового невиданного чуда?

Нетрудно догадаться, что я отменил все последующие мероприятия своего

запланированного отдыха, хотя прежде связывал немалые надежды с новыми

сценическими, архитектурными и антикварными изысканиями. Не осмелился я

также взглянуть на некий образчик ювелирного мастерства, который якобы

хранился в музее Мискатонского университета. Тем не менее, свое пребывание в

Эркхаме я использовал в целях пополнения информации cугубо генеалогического

свойства -- к сожалению, мне удалось сделать лишь самые поверхностные и

поспешные записи, которые я, однако, надеюсь все же со временем расшифровать

и сравнить с уже имеющимися сведениями. Руководитель тамошнего исторического

общества -- мистер Лэпхем Пибоди -- оказал мне в этом любезное содействие и

проявил необычайный интерес к тому обстоятельству, что я являюсь внуком

Элизы Орне из Эркхама, которая родилась в 1867 году и в семнадцатилетнем

возрасте вышла замуж за Джеймса Вильямсона из Огайо.

Как выяснилось, мой дядя по материнской линии много лет назад также

бывал в этих местах и занимался поисками, во многом схожими с теми, которые

вел я сам. Более того, мне сообщили, что семья моего деда в свое время

наделала немало шума и была объектом пристального интереса в местных кругах.

По словам мистера Пибоди, широкие дискуссии тогда вызвала женитьба отца моей

матери, Бенджамина Орне, состоявшаяся сразу после Гражданской войны,

поскольку родословная невесты была поистине прелюбопытной. Как

предполагалось, она являлась сиротой и была удочерена одним из членов

нью-гэмпширского рода Маршей, точнее -- тех Маршей, которые жили в графстве

Эссекс, -- однако образование она получила во Франции и очень слабо знала

свою новую семью. Опекун перевел на ее счет в бостонском банке солидные

средства, чтобы она могла безбедно жить со своей французской гувернанткой,

хотя фамилия этого опекуна показалась жителям Эркхама совершенно незнакомой,

а сам он на время исчез из виду, а потому со временем его права по суду

перешли к этой самой гувернантке. Француженка -- ныне уже давно покойная --

отличалась крайней неразговорчивостью, и многие считали, что на самом деле

она знала гораздо больше того, о чем рассказывала.

Однако наиболее обескураживающим оказалось то, что никто не мог

припомнить, чтобы законные родители молодой женщины -- Энох и Лидия (Месерв)

Марш -- когда-либо проживали в Нью-Гэмпшире. Высказывались предположения,

что на самом деле она была отнюдь не приемной, а самой что ни на есть родной

дочерью одного из членов рода Маршей -- если на то пошло, у нее были типично

их глаза. Но самое поразительное обстоятельство вскрылось лишь после ее

ранней кончины, которая наступила при рождении моей бабки -- ее

единственного ребенка. Успев к тому времени сформировать собственное и

весьма нелицеприятное мнение о человеке по фамилии Марш, я, естественно,

отнюдь не возрадовался тому обстоятельству; что он также является одной из

ветвей на генеалогическом древе нашего семейства, равно как и не

преисполнился горделивым чувством, узнав от мистера Пибоди, что и у меня

самого глаза точь-в-точь как у покойного Марша. Тем не менее, я был

бесконечно благодарен ему за предоставленную информацию, которая, в чем я

нисколько не сомневался, окажется весьма ценной, после чего попросил его

также показать мне все те отнюдь не скудные записи и перечни архивных

материалов, которые имели отношение к тщательно задокументированной истории

семьи Орне.

Из Бостона я сразу же отправился домой в Толидо, после чего примерно

месяц отдыхал, зализывая раны перенесенных мною потрясений. В сентябре я

продолжил обучение на последнем, пятом курсе университета, и вплоть до июня

следующего года был всецело погружен в учебный процесс и прочие

университетские дела. 0б иннсмаутском инциденте я вспоминал лишь в тех

редких случаях, когда меня посещали представители официальных властей по

поводу моего памятного ходатайства к ним и просьбы максимально тщательно