моей прабабки якобы прямо говорила, что их вообще
нельзя носить в Новой Англии -- разве что лишь в Европе.
Прежде, чем начать медленно, с недовольным ворчанием открывать коробку
с этими изделиями, дядя предупредил меня, чтобы я не пугался их явно
необычного -и даже отчасти зловещего вида.
Художники и археологи, которым довелось видеть их, признавали
высочайший класс исполнения и экзотическую изысканность этих изделий, хотя
никто из них не смог определить, из какого материала они были изготовлены и
в какой художественной традиции выполнены. Среди них были два браслета,
тиара и какое-то нагрудное украшение, причем на последнем были запечатлены
поистине фантастические сюжеты и фигуры.
В ходе всех этих дядиных пояснений я пытался максимально сдерживать
свои эмоции, однако лицо, похоже, все же выдало мой усиливающийся страх.
Дядя явно встревожился и даже на время отложил демонстрацию изделий, желая
проверить мое самочувствие. Я, тем не менее, попросил его продолжать, что он
и сделал, по-прежнему храня на лице все то же выражение открытой неприязни и
отвращения. Пожалуй, он допускал отчасти повышенной эмоциональной реакции с
моей стороны, когда первый предмет -- тиара -- был извлечен из коробки,
однако сомневаюсь, чтобы он мог допустить именно то, что произошло. Пожалуй,
не ожидал происшедшего и я сам, поскольку считал себя вполне подготовленным
и имел некоторое представление о том, какое зрелище должно было предстать
перед моими глазами... и все же свалился в обморок -- точно так же, как это
произошло на том поросшем вереском и кустарником железнодорожном переезде
год назад.
С того самого дня вся моя жизнь превратилась в череду кошмарных
раздумий и жутковатых ожиданий, поскольку я не знал, сколько во всем этом
зловещей правды, а сколько безумного вымысла. Моя прабабка также носила
фамилию Марш и имела загадочное происхождение, а муж ее жил в Эркхаме -- а
разве не говорил старый Зэдок, что дочь Обеда Марша, родившаяся от его брака
с некоей таинственной чужеземкой, была обманным путем выдана замуж за
какого-то господина из Эркхама? И что этот древний пьяница болтал насчет
сходства моих глаз и глаз капитана Обеда? Да и тот эркхамский ученый тоже
подметил, что глаза у меня -- в точности как у Маршей. Так не был ли Обед
Марш моим пра-прадедом? И кем же -- чем же -- была в таком случае моя
пра-прабабка?
Впрочем, все это могло быть и чистым, хотя и безумным совпадением. Эти
светло-золотистые украшения вполне могли быть куплены отцом моей прабабки,
кем бы он ни был на самом деле, у какого-нибудь иннсмаутского матроса. А эти
взгляды, запечатленные на лицах моей бабки и ее сына-самоубийцы, могли быть
всего лишь плодом моей собственной фантазии -- чистейшей воды выдумкой,
приукрашенной воспоминаниями о том иннсмаутском инциденте, которые
неотступно преследовали меня все эти месяцы и дни. Но почему тогда мой дядя
покончил с собой именно после той памятной поездки по местам жизни предков в
Новой Англии?
На протяжении более, чем двух лет я с большим или меньшим успехом
отвергал все подобные сомнения. Отец способствовал получению мною хорошей
должности в страховой компании, и я постарался как можно глубже погрузиться
в атмосферу новой работы. Но зимой 1930-31 годов у меня начались странные
сновидения. Крайне разрозненные и поначалу отнюдь не навязчивые, они с
каждой неделей повторялись все чаще, получая при этом все более яркую
окраску. Передо мной словно расстилались бескрайние водные просторы, а сам я
бродил по титаническим подводным галереям и лабиринтам, составленным из
поросших водорослями циклопических стен, и рыбы были моими единственными
спутниками в этих блужданиях. Вскоре стали возникать и новые образы, которые
переполняли мою душу чудовищным страхом, но почему-то всякий раз лишь после
того как я просыпался. Непосредственно во сне они меня совершенно не
беспокоили -- ведь я был одним из них, и носил какие-то причудливые,
совершенно нечеловеческие украшения, бороздил их подводные пути и совершал
чудовищные ритуальные процедуры в их располагавшихся на морском дне зловещих
храмах.
Сны мои были наполнены такой массой причудливых видений и диковинных
образов, что я смог. запомнить лишь - ничтожную толику увиденного, однако
даже того, что сохранилось в моей памяти, с лихвой хватило