Говард Лавкрафт

Случай Чарльза Декстера Варда

Причина этого интереса выяснилась позже, когда в бумагах

Варда была найдена копия краткой записи о похоронах Карвена, чудом

избежавшей уничтожения и сообщающей, что загадочный свинцовый гроб был

закопан "10 футов южнее и 5 футов западнее могилы Нафтали Филда в..."

Отсутствие в уцелевшем отрывке указания на кладбище, где находилась

упомянутая могила, сильно осложнило описки, и могила Нафтали Филда казалась

такой же призрачно-неуловимой, как и место погребения самого Карвена, но в

случае с первым не существовало общего заговора молчания и можно было с

полной уверенностью ожидать, что рано или поздно найдется надгробный камень

с надписью, даже если все записи окажутся утерянными. Отсюда и скитания

Чарльза по всем кладбищам, исключая лишь то, что находилось при церкви

святого Иоанна (бывшая Королевская церковь), и старинные могилы

Конгрегационистской церкви среди погребений в Свен-Пойнт, так как ему стало

известно, что Нафтали Филд был баптистом.

4

Близился май, доктор Виллетт по просьбе Барда-старшего, ознакомившись

со всеми сведениями о Карвене, которые Чарльз сообщил родителям, когда еще

не хранил в такой строгой тайне свои исследования, поговорил с молодым

человеком. Беседа не принесла явной пользы и не привела к каким-либо

ощутимым последствиям, ибо Виллетт в течение всего разговора чувствовал, что

Чарльз полностью владеет собой и поглощен делами, которые считает очень

важными, но она по крайней мере заставила юношу дать некоторые рациональные

объяснения своих последних поступков. Вард, принадлежавший к типу сухих и

бесстрастных людей, которых нелегко смутить, с готовностью согласился

рассказать о своих поисках, однако умолчал об их цели. Он признал, что

бумаги его прапрапрадеда содержат некоторые секреты, известные ученым

прошлых веков, большей частью зашифрованные, важность которых сравнима

только с открытиями Бэкона, а может быть, даже превосходит их. Но, для того,

чтобы полностью постигнуть суть этих тайн, необходимо соотнести их с

теориями того времени, многие из которых уже полностью устарели или забыты,

так что если рассматривать их в свете современных научных концепций, то они

покажутся лишенными всякого смысла и утратят свою сенсационность. Чтобы

занять достойное место в истории человеческой мысли, компетентный человек

должен представить их на том фоне, на котором они развивались, и Вард

посвятил себя именно этой задаче. Он стремился как можно скорее постигнуть

эти забытые знания и искусства древних, как обязательное условие для

объяснения данных Карвена, и надеялся когда-нибудь сделать полное сообщение

о предметах, представляющих необычайный интерес для всего человечества и

особенно для науки. Даже Эйнштейн, заявлял он, не мог бы глубже изменить

понимание сущности всего мироздания.

Что же касается вылазок на кладбище, то он охотно признал, не посвятив,

впрочем, доктора в детали своих поисков, что у него есть причина полагать,

что на изуродованном могильном камне Джозефа Карвена были начертаны

определенные мистические символы, выгравированные согласно его завещанию и

оставшиеся нетронутыми, когда стирали его имя. Эти символы, по его словам,

совершенно необходимы для окончательной разгадки теории Карвена. Ученый, как

уяснил доктор из рассказа Варда, желал как можно тщательнее уберечь тайну и

причудливым образом скрыл результаты открытий в разных местах. Когда доктор

Виллетт попросил юношу показать ему документы, найденные за портретом, тот

выразил недовольство и попытался отделаться от доктора, подсунув ему

фотокопию манускрипта Хатчинсона и диаграммы Орна, но в конце концов показал

издали часть своей находки: "Записи" (название было также зашифровано),

содержащие множество формул, и послание "Тому, Кто Придет Позже", куда он

позволил заглянуть, так как оно вес равно было написано непонятными знаками.

Он также открыл дневник Карвена, тщательно выбрав самое невинное место,

и позволил Виллетту ознакомиться с почерком. Доктор очень внимательно

рассмотрел неразборчивые и вычурные буквы и отметил, что и почерк, и стиль

отмечены печатью семнадцатого столетия, хотя автор дневника дожил до

восемнадцатого века, так что с этой точки зрения подлинность документов не