Густав Майринк

Ангел западного окна

и малодушные уступки становятся преступлением! Великое таинство Бафомета такого не прощает!

О, лучше бы мне никогда не записывать сны!.. Правы великие посвященные древности: для того, кто записывает или рассказывает свои сны, они превращаются в реальность!.. Вот и человек с отрезанными ушами, разве не облёкся он плотью после того, как приснился мне, а моё блудливое перо закрепило это событие на бумаге? И теперь, сбросив покровы сна, стоит предо мной в неприглядном образе моего компаньона Келли!.. Вновь и вновь всплывают в памяти моей Бартлет Грин и Маске, эти осквернители могил, кладбищенское воронье… Неужели епископ Дунстан, вместо того чтобы обрушить на их грешные головы громы и молнии, сделал этих святотатцев вершителями своей карающей воли?.. Жертва рокового стечения обстоятельств, я теперь, как каторжник, осужденный на пожизненное заключение, буду таскать на моих закованных в железа ногах эти проклятые шары, слоновая кость которых давно превратилась для меня в тяжкий свинец…

В скором времени из Лондона прибыл гонец с очередной эпистолой от королевы, в коей Её Величество в последний раз предлагала мне и Келли явиться ко двору и там, в почетном присутствии избранных вельмож, заклинать Зелёного Ангела… Как выяснилось потом, польского воеводу разбила подагра и на нас возлагалась важная государственная миссия: выпытать у Бессмертного действенное средство для больной ноги!

Увы, судя по всему, мои самые мрачные прогнозы оправдываются: путаница и хаос! заботы и осложнения! позор и крушение!..

Приказу королевы пришлось подчиниться и спешно отбыть в Лондон… При дворе нас ожидал пышный прием, но какой ценой оплатила душа моя всё это великолепие!..

Елизавета настояла, чтобы магическая церемония состоялась немедленно; никаких видимых глазом явлений не было, лишь устами впавшего в прострацию Келли вещали два духа, назвавшиеся Джубандалаком и Галбахом, которые заверили поляка, что он не только вскоре полностью излечится, но и станет турецким султаном. Елизавета с трудом сдерживала язвительный смех, и я видел, как мучительно долго томилась она, с нетерпеливой, мстительной жадностью ожидая, когда представится оказия затеять со мной прежнюю жестокую игру в кошки мышки; но вот теперь душа её при виде того, как я, жалкий червь, пресмыкаюсь на дне позорной ямы унижения моего, преисполнилась неизъяснимым сатанинским наслаждением.

И что её только толкает на подобные забавы?.. Неисповедимое Провидение!.. Это ли не залог нашего грядущего мистического соития?! Это ли не обещание достойного завершения пути к Бафомету, увенчанному короной с вечно лучезарным кристаллом?!

Как бы то ни было, а испытание для моей гордости слишком суровое, короче, мне не оставалось ничего другого, как умолять моего старого приятеля Лестера посодействовать, дабы балагану сему был положен конец. В противном случае духи наверняка договорятся до того, что наобещают Ласки корону Британии, а там, глядишь, и всего мира. К счастью, вскоре представилась возможность отвлечь королеву… С глазу на глаз я убеждал её пересилить свое любопытство и до тех пор не вступать в контакт с духами Келли, пока я сам не удостоверюсь в их подлинности. Я объяснил ей, что она подвергает свою высочайшую особу нешуточной опасности — стать предметом зловредного коварства жадных до козней фантомов, ибо «тот» свет населен самыми различными существами, многим из которых не составляет особого труда подделаться под ангельский чин. Королева надолго задумалась, потом серьёзно спросила: неужели эти заклинания духов обещают мне больше, чем мои прежние планы, связанные с завоеванием Гренландии?

Я ответил твёрдым «да!» и, заметив её испытующий взгляд, продолжал:

— Что бы меня в жизни ни занимало, я всегда находился и нахожусь в плавании к Земле Обетованной; и когда нога моя ступит наконец на долгожданную сушу, первым моим приказом будет водрузить орифламму моей последней любви, и я восприветствую мой Ангелланд не менее почтительно, чем Вильгельм Завоеватель Англию, когда, сойдя с корабля, он рухнул на землю и припал к ней, как муж припадает после долгой разлуки к любимой жене.

Королева ничего не ответила. Наступило долгое молчание, которое я не осмеливался нарушить. Видел, как её высокомерие восстает против меня, и очень хорошо понимал, что насмешка, прозвучавшая в тех словах, которые сорвались с её губ в следующее мгновение, не более как защита.