Песах Амнуэль

Люди Кода

просто вспомни, ладно?

Но и вспомнить Андрей толком не смог — картинки, которые он вызывал из памяти, хаотично перемешивались друг с другом (взгляд Мессии, тусовка в Москве, приезд в Израиль, он с мамой гуляет по Арбату и кормит голубей, Кфар Хабад и Дом Мессии…). У И.Д.К. разболелась голова, и он вынырнул из воспоминаний сына, будто из мутного омута на свежий воздух.

— Дина, — сказал он, — это Андрей.

Женщина, которую отец назвал Диной, стояла рядом, тихо улыбаясь. Андрей понимал, что не должен любить эту женщину, но в то же время чувствовал, что прошло время обид, что люди свободны и в выборе, и в поступках своих, это было сложно для осознания, но Андрей знал еще, что изменился сам, хотя и не знал еще — как.

Дина подошла к ним, протянула руки: правую — Андрею, левую — своему Илье, И.Д.К. казалось, что из ладони в ладонь, из мозга в мозг перетекает сила, какой он никогда прежде не ощущал в себе. Ему было хорошо.

— Папа, — сказал Андрей, — а здесь есть еще дети?

— Нет, Андрюша. Пока нет.

— А чудовища?

— С чего бы им… — начал И.Д.К., но не закончил фразу.

Собственно говоря, откуда он знал, есть ли чудовища на этой планете. Что он вообще знал? Здесь могли быть и чудовища — почему нет?

— Ребята, — сказал И.Д.К., — давайте сядем и поговорим.

— Папа, что это в небе? Слово? Почему? Как оно там держится?

— Погоди, Андрюша, сейчас я тебе растолкую. Только вот сам пойму…

— А где солнце?

— Андрюша, ты можешь помолчать?

— Могу. А мама тоже будет жить здесь? И Мессия?

И.Д.К. с Диной переглянулись. Людмила и Мессия — что ж, возможно и это…

— Все. Садитесь вот здесь, трава совершенно сухая и теплая. Как перина… Андрюша, ты вспоминай, и я буду время от времени читать тебя. Дина, ты слышишь, как я сказал? А ведь правильно сказал… И тебя я тоже буду читать, а вы оба — меня. И тогда…

— А если ты еще при этом будешь говорить вслух, — сказала Дина, — то даже на рынке Махане Иегуда нет большего шума…

— Ты права, — согласился И.Д.К.

И замолчал.

* * *

К ночи Людмила осталась в доме одна. Никто не вспомнил о ней, никто не зашел за ней, и больше всего ее удивило, что никто не подумал, уходя, отключить в доме свет, газ и воду. В конце концов, если уходишь не за хлебом и, скорее всего, навсегда, естественно принять меры предосторожности. А если пожар? Или прорвет канализацию?

Выйти на улицу она не решилась — ей казалось, что, влившись в общий поток, она потеряет некую неощутимую нить, все еще связывавшую ее с сыном и с Мессией. Кроме того, Людмила просто боялась. Толпа всегда производила на нее впечатление безнадежности, даже если это была праздничная толпа на Красной площади. Людмила обошла здание, везде проверив, выключен ли свет, не текут ли краны, не работают ли зря телевизоры. Потом, прихватив на кухне пакет с «бейгеле» и пачку вафель, она вернулась в студию, единственное место в Доме, где вся аппаратура работала на прием информации из внешнего мира, села в тот угол, где сидела в момент ухода Мессии, и стала следить за фигурками на экране телевизора, отключив звук — ей не хотелось слышать слова, чтобы не впасть в панику окончательно.

Первый российский канал передачи прекратил — экран показывал лишь серое поле, как это было в ночь на четвертое октября девяносто третьего года. Ту ночь Людмила хорошо помнила, хоть и прошло немало времени. Помнила страх — ей почему то казалось, что вместе с «Останкино» исчез весь мир. Возможно, это была естественная реакция человека, привыкшего отождествлять событие с сообщением о нем. Хорошо, что работал канал «Россия», это позволяло думать, что мир еще не провалился в черную дыру, откуда не выходит ни свет, ни звук.

Канал РТР работал и сейчас, но показывал странные картинки. Камера стояла, видимо, на крыше гостиницы «Москва» и смотрела в сторону Манежной площади. Ясно был виден свободный от людей круг радиусом метров десять — на полпути между гостиницей и Манежем. Люди что то кричали, а кто то один вступал в круг, выходил в центр, поднимал над головой руки и… исчезал.

Первый израильский канал еще вел передачи, а второй и третий показывали цветную рамку с предложением выключить телевизор. Так, во всяком случае, показалось Людмиле, надпись была на иврите, Людмила даже сумела прочитать ее и найти слово «телевизия», перевод же был чисто интуитивным.