ОШО РАДЖНИШ

МАСТЕР

успокоить этот ум, который полон гнева, насилия и ярости, это отречься от мира». Джайнизм — это религия отречения и, в конце концов, отречения даже от одежды. Джайнский монах живет голым, потому что ему не позволяется владеть даже одеждой.

Тот человек был очень заносчив, и это стало вызовом для него. Перед всей толпой он тоже сбросил свою одежду в колодец, где была его жена. Деревня не могла поверить этому; даже джайнский монах немного испугался: «Он что, ненормальный?» Тот человек опустился к его стопам и сказал: «Тебе, может, потребовались десятилетия для достижении стадии отречения... я отрекаюсь от мира, я отрекаюсь от всего. Я — твой ученик, посвяти меня».

Его звали Шантинатх, а «шанти» означает «умиротворенный». Так часто бывает... если вы видите безобразную женщину, самое вероятное, ее зовут Сундербай, что значит «прекрасная женщина». В Индии у людей странная манера... слепому человеку они дают имя Найян Сукх. Найян Сукх значит «тот, чьи глаза дают ему огромное удовольствие».

Джайнский монах сказал: «У тебя замечательное имя. Я не буду менять его; я сохраню его, но с этого момента ты должен помнить, что умиротворенность должна стать твоей истинной вибрацией».

Тот человек занялся самодисциплиной, укротил свой ум, долго постился, истязал себя и скоро стал более знаменитым, чем его мастер. Гневливые люди, заносчивые люди, эгоистичные люди могут делать такие вещи, которые от людей спокойных потребуют времени. Он стал очень знаменит, и тысячи людей приходили к нему, чтобы только коснуться его стоп.

Через двадцать лет он оказался в столице. Человек из его деревни приходил туда с какой-то целью и подумал: «Будет хорошо сходить туда и посмотреть, какая трансформация произошла с Шантинатхом. Слышно столько историй — что он стал совершенно новым человеком, что его прежнее я пропало, и новое, свежее существо возникло в нем, что он на самом деле стал умиротворенным, безмолвным, спокойным».

Поэтому этот человек отправился туда с великим почтением. Но когда он увидал Муни Шантинатха, видя его лицо, его глаза, он не мог поверить, что там было какое-нибудь изменение. Тут не было никакой благодати, которая неизбежно лучится от ума, ставшего безмолвным. Эти глаза были все так же эгоистичны — на самом деле они сделались еще более отчетливо эгоистичными. Человеческое присутствие было куда более уродливым, чем прежде.