Мирча Элиаде

ЙОГА: СВОБОДА И БЕССМЕРТИЕ

архитектоническому телу того же Будды. Однако на начальной стадии перед буддизмом встала та же проблема, что и перед санкхья-йогой: что главней, разум или "опыт"?

Имеется достаточно свидетельств того, что Будда всегда тесно связывал знание с медитационным опытом йогического типа. Для него знание не имело особой ценности до тех пор, пока не было "воплощено" в личный опыт. Что же до медитационного опыта, то ему придают ценность "истины", открытые Буддой. Возьмем, к примеру, такое утверждение: "Тело бренно". Эту истину можно постичь лишь посредством созерцания трупа. Однако созерцание трупа не будет ценно с точки зрения духовной реализации, если оно не опирается на истину (это тело бренно; все тела бренны; нет спасения, кроме как в законе Будды, и т.д.). Все истины, открытые Буддой, должны быть подвергнуты испытанию на йогический манер – то есть над ними нужно медитировать, их нужно пережить на собственном опыте.

Именно по этой причине Ананда, любимый ученик Учителя, не знавший себе равных в знании (согласно Тхерагатхе, т. 1024, он выучил восемьдесят две тысячи дхамм самого Будды и еще две тысячи дхамм своих соучеников), все-таки был исключен из совета – он не был архатом, т.е. не обладал совершенным "йогическим опытом". "Что же касается стхавиры Ананды, который прислушивался к самым различным сутрам, запоминал, декламировал их и медитировал над ними, то его мудрость [праджня] обширна, но мысленная концентрация [читта санграха] слаба. Для того же, чтоб достичь состояния "разрушения нечистоты" ["архатства"], следует объединить эти два качества"13. Знаменитый текст в "Саньютта-никая" (II, 115) противопоставляет Мусилу и Нараду, каждый из которых символизирует определенную степень буддистского совершенства. Оба они равны по своему знанию, но Нарада не считает себя архатом, поскольку он самолично не испытал "контакта с нирваной". Он говорит об этом так: "Это так, мой друг, как если бы на тропе в джунглях был колодец, но не было ни веревки, ни палки, чтобы вытащить воду. И подошел бы человек, измученный жарой, обессилевший от жары, трепещущий от жажды. Он заглянул бы в колодец. Поистине, у него было бы знание: вода! – но не было бы возможности прикоснуться к ней"14.