обращались.
На людей смотреть было интереснее. Я увидел здоровенных ребят в
комбинезонах, ходивших в обнимку, чертыхавшихся и оравших немелодичные
песни на плохие стихи. То и дело попадались какие-то люди, одетые только
частично: скажем, в зеленой шляпе и красном пиджаке на голое тело
(больше ничего); или в желтых ботинках и цветастом галстуке (ни штанов,
ни рубашки, ни даже белья); или в изящных туфельках на босу ногу.
Окружающие относились к ним спокойно, а я смущался до тех пор, пока не
вспомнил, что некоторые авторы имеют обыкновение писать что-нибудь
вроде "дверь отворилась, и на пороге появился стройный мускулистый
человек в мохнатой кепке и темных очках". Попадались и люди нормально
одетые, правда, в костюмах странного покроя, и то тут, то там
проталкивался через толпу загорелый бородатый мужчина в
незапятнанно-белой хламиде с кетменем или каким-нибудь хомутом в одной
руке и с мольбертом или пеналом в другой. У носителей хламид вид был
растерянный, они шарахались от многоногих механизмов и затравленно
озирались.
Если не считать бормотания изобретателей, было довольно тихо.
Большинство людей помалкивало. На углу двое юношей возились с каким-то
механическим устройством. Один убежденно говорил: "Конструкторская мысль
не может стоять на месте. Это закон развития общества. Мы изобретем его.
Обязательно изобретем. Вопреки бюрократам вроде Чинушина и консерваторам
вроде Твердолобова". Другой юноша нес свое: "Я нашел, как применить
здесь нестирающиеся шины из полиструктурного волокна с вырожденными
аминными связями и неполными кислородными группами. Но я не знаю пока,
как использовать регенерирующий реактор на субтепловых нейтронах. Миша,
Мишок! Как быть с реактором?" Присмотревшись к устройству, я без труда
узнал велосипед.
Тротуар вынес меня на огромную площадь, забитую людьми и
уставленную космическими кораблями самых разнообразных конструкций. Я
сошел с тротуара и стащил машину. Сначала я не понимал, что происходит.
Играла музыка, произносились речи, тут и там, возвышаясь над толпой,
кудрявые румяные юноши, с трудом управляясь с непокорными прядями волос,
непрерывно падающими на лоб, проникновенно читали стихи. Стихи были либо
знакомые, либо скверные, но из глаз многочисленных слушателей обильно
капали скупые мужские, горькие женские и светлые детские слезы. Суровые
мужчины крепко обнимали друг друга и, шевеля желваками на скулах,
хлопали