Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

интервью и

просит сахарок, а в полночь перескочит в утро одиннадцатого, заболеет,

умрет, будет положен в чашку Петри, в полночь перескочит в утро

десятого, будет сожжен и развеян, но останется перо, которое в полночь

перескочит в утро девятого, будет найдено Романом и брошено в мусорную

корзину.

Тринадцатого, четырнадцатого, пятнадцатого и так далее Фотон, на

радость всем нам будет весел, разговорчив, и мы будем баловать его,

кормить сахарком и зернышками перца, а У-Янус будет приходить и

спрашивать, не мешает ли он нам работать. Применяя ассоциативный допрос,

мы сможем узнать от него много любопытного относительно космической

экспансии человечества и, несомненно, кое-что о нашем собственном,

личном будущем.

Когда мы дошли до этого пункта рассуждений, Эдик вдруг помрачнел и

заявил, что ему не нравятся намеки Фотона на его, Амперяна, безвременную

смерть. Чуждый душевного такта Корнеев заметил на это, что любая смерть

мага всегда безвременна и что тем не менее мы все там будем. И вообще,

сказал Роман, может быть, он будет тебя любить сильнее всех нас и только

твою смерть запомнит. Эдик понял, что у него еще есть шансы умереть

позже нас, и настроение его улучшилось.

Однако разговор о смерти направил наши мысли в меланхолическое

русло. Мы все, кроме Корнеева, конечно, вдруг начали жалеть У-Януса.

Действительно, если подумать, положение его было ужасно. Во-первых, он

являл собою образец гигантского научного бескорыстия, потому что

практически был лишен возможности пользоваться плодами своих идей.

Далее, у него не было никакого светлого будущего. Мы шли в мир разума и

братства, он же с каждым днем уходил навстречу к Николаю Кровавому,

крепостному праву, расстрелу на Сенатской площади и -- кто знает? --

может быть, навстречу аракчеевщине, бироновщине, опричнине. И где-то в

глубине времен, на вощеном паркете Санкт-Петербургской де Сиянс Академии

его встретит в один скверный день коллега в напудренном парике --

коллега, который вот уже неделю как-то странно к нему приглядывается --

ахнет, всплеснет руками и с ужасом в глазах пробормочет: "Герр

Нефструефф!.. Как ше это?.. Федь фчера ф "Федомостях" определенно

писали, што фы скончались от удар..."

И ему придется говорить что-то о брате-близнеце или о фальшивых

слухах, зная и прекрасно понимая, что означает этот разговор...

-- Бросьте, -- сказал Корнеев. -- Распустили слюни. Зато он знает