Я повернул
его, чтобы осмотреть с торца, и в ту же секунду почувствовал, что пол
уходит у меня из-под ног. Все перевернулось перед глазами. Я пребольно
ударился обо что-то пятками, потом плечом и макушкой, выронил цилиндр и
упал. Я был здорово ошарашен и не сразу понял, что лежу в узкой щели
между печью и стеной. Лампочка над головой раскачивалась, и, подняв
глаза, я с изумлением обнаружил на потолке рубчатые следы своих ботинок.
Кряхтя, я выбрался из щели и осмотрел подошвы. На подошвах был мел.
-- Однако, -- подумал я вслух. -- Не просочиться бы в
канализацию!..
Я поискал глазами цилиндрик. Он стоял, касаясь пола краем торца, в
положении, исключающем всякую возможность равновесия. Я осторожно
приблизился и опустился возле него на корточки. Цилиндрик тихо
потрескивал и раскачивался. Я долго смотрел на него, вытянув шею, потом
подул на него. Цилиндрик качнулся сильнее, наклонился, и тут за моей
спиной раздался хриплый клекот и пахнуло ветром. На печке аккуратно
складывал крылья исполинский гриф с голой шеей и зловещим загнутым
клювом.
-- Здравствуйте, -- сказал я. Я был убежден, что гриф говорящий.
Гриф, склонив голову, посмотрел на меня одним глазом и сразу стал
похож на курицу. Я приветственно помахал рукой. Гриф открыл было клюв,
но разговаривать не стал. Он поднял крыло и стал искаться у себя под
мышкой, щелкая клювом. Цилиндрик все покачивался и трещал. Гриф перестал
искаться, втянул голову в плечи и прикрыл глаза желтой пленкой. Стараясь
не поворачиваться к нему спиной, я закончил уборку и выбросил мусор в
дождливую тьму за дверью. Потом я вернулся в комнату.
Гриф спал, пахло озоном. Я посмотрел на часы: было двадцать минут
первого. Я немного постоял над цилиндриком, размышляя над законом
сохранения энергии, а заодно и вещества. Вряд ли грифы конденсируются из
ничего. Если данный гриф возник здесь, в Соловце, значит, какой-то гриф
(не обязательно данный) исчез на Кавказе или где они там водятся. Я
прикинул энергию переноса и опасливо посмотрел на цилиндрик. Лучше его
не трогать, подумал я. Лучше его чем-нибудь прикрыть, и пусть стоит. Я
принес из прихожей ковшик, старательно прицелился и, не дыша, накрыл им
цилиндрик. Затем я сел на табурет, закурил и стал ждать еще чего-нибудь.
Гриф отчетливо сопел. В свете лампы его перья отливали медью, огромные
когти впились в известку. От него медленно распространялся запах гнили.
-- Напрасно вы это сделали, Александр Иванович, -- сказал