Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

разевание рта и хлопанье глазами.

Я еще делал зарядку, когда в прихожей хлопнула дверь, зашаркали и

застучали каблуки, кто-то закашлял, что-то загремело и упало, и

начальственный голос позвал: "Товарищ Горыныч!" Старуха не отозвалась, и

в прихожей начали разговаривать: "Что это за дверь?.. А, понятно. А

это?" -- "Тут вход в музей". -- "А здесь?.. Что это -- все заперто,

замки..." -- "Весьма хозяйственная женщина, Янус Полуэктович. А это

телефон". -- "А где же знаменитый диван? В музее?" -- "Нет. Тут должен

быть запасник".

-- Это здесь, -- сказал знакомый угрюмый голос. Дверь моей комнаты

распахнулась, и на пороге появился высокий худощавый старик с

великолепной снежно-белой сединой, чернобровый и черноусый, с глубокими

черными глазами. Увидев меня (я стоял в одних трусах, руки в стороны,

ноги на ширине плеч), он приостановился и звучным голосом произнес:

-- Так.

Справа и слева от него заглядывали в комнату еще какие-то лица. Я

сказал: "Прошу прощения", -- и побежал к своим джинсам. Впрочем, на меня

не обратили внимания. В комнату вошли четверо и столпились вокруг

дивана. Двоих я знал: угрюмого Корнеева, небритого, с красными глазами,

все в той же легкомысленной гавайке, и смуглого горбоносого Романа,

который подмигнул мне, сделал непонятный знак рукой и сейчас же

отвернулся. Седовласого я не знал. Не знал я и полного, рослого мужчину

в черном, лоснящемся со спины костюме и с широкими хозяйскими

движениями.

-- Вот этот диван? -- спросил лоснящийся мужчина.

-- Это не диван, -- угрюмо сказал Корнеев. -- Это транслятор.

-- Для меня это диван, -- заявил лоснящийся, глядя в записную

книжку. -- Диван мягкий, полуторный, инвентарный номер одиннадцать

двадцать три. -- Он наклонился и пощупал.

-- Вот он у вас влажный, Корнеев, таскали под дождем. Теперь

считайте: пружины проржавели, обшивка сгнила.

-- Ценность данного предмета, -- как мне показалось, издевательски

произнес горбоносый Роман, -- заключается отнюдь не в обшивке и даже не

в пружинах, которых нет.

-- Вы это прекратите, Роман Петрович, -- предложил лоснящийся с

достоинством. -- Вы мне вашего Корнеева не выгораживайте. Диван проходит

у меня по музею и должен там находиться...

-- Это прибор, -- сказал Корнеев безнадежно. -- С ним работают...

-- Этого я не знаю, -- заявил лоснящийся. -- Я не знаю, что это за

работа с диваном.

-- А мы вот знаем, -- тихонько сказал Роман.

-- Вы это прекратите, -- сказал лоснящийся, поворачиваясь к нему.