Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

поведением.

Я хотел уже подняться на второй этаж, но вспомнил о виварии и

направился в подвал. Надзиратель вивария, пожилой реабилитированный

вурдалак Альфред, пил чай. При виде меня он попытался спрятать чайник

под стол, разбил стакан, покраснел и потупился. Мне стало его жалко.

-- С наступающим, -- сказал я, сделав вид, что ничего не заметил.

Он прокашлялся, прикрыл рот ладонью и сипло ответил:

-- Благодарствуйте. И вас тоже.

-- Все в порядке? -- спросил я, оглядывая ряды клеток и стойл.

-- Бриарей палец сломал, -- сказал Альфред.

-- Как так?

-- Да так уж. На восемнадцатой правой руке. В носе ковырял,

повернулся неловко -- они ж неуклюжие, гекатонхейры, -- и сломал.

-- Так ветеринара надо, -- сказал я.

-- Обойдется! Что ему, впервые, что ли...

-- Нет, так нельзя, -- сказал я. -- Пойдем посмотрим.

Мы прошли вглубь вивария мимо вольера с гарпиями, проводившими нас

мутными со сна глазами, мимо клетки с Лернейской гидрой, угрюмой и

неразговорчивой в это время года... Гекатонхейры, сторукие и

пятидесятиголовые братцы-близнецы, первенцы Неба и Земли, помещались в

обширной бетонированной пещере, забранной толстыми железными прутьями.

Гиес и Котт спали, свернувшись в узлы, из которых торчали синие бритые

головы с закрытыми глазами и волосатые расслабленные руки. Бриарей

маялся. Он сидел на корточках, прижавшись к решетке и выставив в проход

руку с больным пальцем, придерживал ее семью другими руками. Остальными

девяносто двумя руками он держался за прутья и подпирал головы.

Некоторые из голов спали.

-- Что? -- сказал я жалостливо. -- Болит?

Бодрствующие головы залопотали по-эллински и разбудили одну голову,

которая знала русский язык.

-- Страсть как болит, -- сказала она.

Остальные притихли и, раскрыв рты, уставились на меня.

Я осмотрел палец. Палец был грязный и распухший, и он совсем не был

сломан. Он был просто вывихнут. У нас в спортзале такие травмы

вылечивались без всякого врача. Я вцепился в палец и рванул его на себя

что было силы. Бриарей взревел всеми пятьюдесятью глотками и повалился

на спину.

-- Ну-ну-ну, -- сказал я, вытирая руки носовым платком. -- Все уже,

все...

Бриарей, хлюпая носами, принялся рассматривать палец. Задние головы

жадно тянули шеи и нетерпеливо покусывали за уши передние, чтобы те не

застили. Альфред ухмылялся.

-- Кровь бы ему пустить полезно, -- сказал он с давно забытым

выражением, потом вздохнул и добавил: -- Да только какая в нем кровь --