Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

и не заметил, как в руке у меня очутился стакан.

Пробки грянули в щиты Джян бен Джяна, шипя полилось ледяное шампанское.

Разряды смолкли, джинн перестал скулить и начал принюхиваться. В ту же

секунду Кремлевские часы принялись бить двенадцать.

-- Ребята! Да здравствует понедельник!

Стаканы сдвинулись. Потом кто-то сказал, осматривая бутылку:

-- Кто творил вино?

-- Я.

-- Не забудь завтра заплатить.

-- Ну что, еще бутылочку?

-- Хватит, простудимся.

-- Хороший джинн попался... Нервный немножко.

-- Дареному коню...

-- Ничего, полетит как миленький. Сорок витков продержится, а там

пусть катится со своими нервами.

-- Ребята, -- робко сказал я, -- ночь на дворе... И праздник. Шли

бы вы по домам...

На меня посмотрели, меня похлопали по плечу, мне сказали: "Ничего,

это пройдет" -- и гурьбой двинулись к вольеру... Дубли откатили один из

щитов, а оригиналы деловито окружили джинна, крепко взяли его за руки и

за ноги и поволокли к вибростенду. Джинн трусливо причитал и неуверенно

сулил всем сокровища царей земных. Я одиноко стоял в сторонке и смотрел,

как они пристегивают его ремнями и прикрепляют к разным частям его тела

микродатчики. Потом я потрогал щит. Он был огромный, тяжелый, изрытый

вмятинами от ударов шаровых молний, местами обуглившийся. Щиты Джян бен

Джяна были сделаны из семи драконьих шкур, склеенных желчью отцеубийцы,

и рассчитаны на прямое попадание молнии. К каждому щиту были обойными

гвоздиками прибиты жестяные инвентарные номера. Теоретически на лицевой

стороне щитов должны были быть изображения всех знаменитых битв

прошлого, а на внутренней -- всех великих битв грядущего. Практически же

на лицевой стороне щита, перед которым я стоял, виднелось что-то вроде

реактивного самолета, штурмующего автоколонну, а внутренняя сторона была

покрыта странными разводами и напоминала абстрактную картину.

Джинна стали трясти на вибростенде. Он хихикал и взвизгивал: "Ой,

щекотно!.. Ой, не могу!.." Я вернулся в коридор. В коридоре пахло

бенгальскими огнями. Под потолком крутились шутихи, стуча о стены и

оставляя за собой струи цветного дыма, проносились ракеты. Я повстречал

дубля Володи Почкина, волочившего гигантскую инкунабулу с медными

застежками, двух дублей Романа Ойры-Ойры, изнемогавших под тяжеленным

швеллером, потом самого Романа с кучей ярко-синих папок из архива отдела

Недоступных Проблем, а затем свирепого лаборанта из отдела Смысла Жизни,