Кураев А

Сатанизм для интеллигенции

главе.

Пока же, чтобы понять своеобразие очень живой этики оккультизма, понять внутреннюю логичность его пути от пантеизма к имморализму, надо осознать: «Это только естественно. Нельзя утверждать, что Бог есть синтез всей Вселенной, как Вездесущий, Всезнающий и Бесконечный, а затем отделить Его от Зла»434. Пантеистическое божество в принципе неотделимо от Зла. По самой сути своей, как пишет А. Лосев, «пантеизм есть безразличное обожествление всего существующего с начала до конца, и все несовершенства бытия для него вполне естественны, равно как и вполне необходимы»435.

И это значит, что слишком «антропоморфическим» оказывается не христианское, но теософское представление о «Едином». Трансцендентность Бога, Его непознаваемость не означают, что все человеческие категории можно без разбора ссыпать в коробку с надписью «Всеединое». Напротив – апофатическое мышление требует предельно ограничить круг тех понятий, которые мы прилагаем к Первобытию. Теософы говорят, что для всего есть место в Абсолюте. Христианское мышление о Божестве говорит: никакие человеческие категории не надо помещать внутрь Божественной Тайны. Путь теософского компота требует сказать, что в Боге есть добро и зло, бытие и небытие, мужское и женское начало, свет и тьма. Христианская мысль диалектически требует признать, что в Боге нет ни того, ни другого. Бог выше различения бытия и небытия. В некотором смысле можно сказать, что само ничто тварно: небытием Бог отделяет Себя от тварного бытия436. Но это совсем не значит, что небытие есть в Самом Боге. Конечно, Бог выше человеческого различения добра и зла. Бог не есть добро. Но это не значит, что Он Сам зол. Личность Бога, свободно действующая через свои энергии, проявляемые вне Бога, действует лишь благим образом. И действует так, что открывает людям заповеди добра и любви и утверждает их в следовании этому призыву.

Теософия же полагает, что она ушла от примитивного христианского «антропоморфизма», объявив зло не только одним из проявлений Абсолюта, но и основой его бытия. И естественно, что теософская мысль от этой посылки немедленно приходит к выводу об относительности всех нравственных понятий.

Те, кто любят говорить о «десяти заповедях», об «общечеловеческих ценностях», о «нравственных абсолютах», должны будут немало поломать голову, чтобы примирить свои нравственные идеалы с благоговейным отношением к Рерихам. Для техто вопросы «нравственного идеала» решены ясно и однозначно. «Какая формула может считаться