Иисуса и Гаутамы, Распятого и Просветленного, нельзя не заметить весьма разнящихся черт восприятия ими мира и человека.
Пожалуй, первое и самое заметное отличие в их жизненных путях состоит в том, что в облике Христа, насколько он нам известен, мы не можем уловить переломного момента. В Нем Самом незаметен момент покаянного перелома; не видно, чтобы Он какоето время в своей юности считал вот так, а затем его посетило новое понимание вещей и он резко переломил образ своей жизни. Он изначально чувствует себя в доме Отца Своего, Он всегда ощущает Себя Сыном Отца.
Сломанное место всегда будет давать знать о себе. Достаточно посмотреть на русских философов, проделавших путь от марксизма к церковности – Бердяева, Франка, Булгакова… Место мировоззренческого перелома у них болело всю жизнь, и они всегда вспоминали о нем и обращались к его опыту.
Но Иисус говорит слишком органично, у Него нет внутренних следов перелома, когдато происшедшего прозрения и раскаяния. Нет в жизни Христа поворотной точки, которая означала бы для Него разрыв с прошлым, поворот с ошибочной дороги. Он никогда не говорит о своем личном опыте просветления и обращения.
В Его жизни есть поворот от первых 30 лет молчания к трем годам проповеди. Но для Христа этот поворот означает обращение от жизни потаенной к жизни публичной: это не удаление от мира и это не обращение внутрь себя, но обращение к миру. Он из пустыни молчания врывается в мир. Для Гаутамы же самый главный поворот его жизни – это бегство из мира. Невозможно войти в мир буддизма, если не знать о пропасти, пролегшей между царевичем Гаутамой и Буддой.
Иисус из бедной семьи плотника, Гаутама – наследный принц. Гаутама приходит к идее аскетизма от пресыщенности, от разочарования и, соответственно, обращается прежде всего к тем из своих современников, которые также пресыщены цивилизацией. У Христа нет разочарования ни в мире, ни в людях. Христос возвещает блаженство нищим не потому, что бедность является желательным идеалом, а просто потому, что бедные остаются более открыты к новой реальности, чем люди иного положения.
Как замечает современный католический богослов Ганс Кюнг в книге, посвященной диалогу христианства с мировыми религиями, «мир не был для Иисуса ничего на стоящей реальностью, подходящей только для того, чтобы оторваться от нее и через акт медитации проникнуть в ничто; еще менее он склонен отождествлять мир с абсолютом; это доброе творение, хоть и постоянно повреждаемое человеком»1582.