Кураев А

УРОКИ СЕКТОВЕДЕНИЯ

что как-то и для чего-то все это надо, т. е. приведет к благому концу. Может быть, для Бориса Бугаева есть иные пути - кратчайшие? - Может быть. Но что же говорить о них, когда по ним Б. Бугаев не идет".

Надежда Флоренского отчасти сбылась - вскоре Белый разочаровался в Штейнере и отошел от него.

Но интереснее всего в письме Флоренского другое. Это - его предупреждение о том, что не стоит обманываться внешней схожестью некоторых слов и формул, употребляемых в православии и в антропософии. Возможно совершенно нехристианское толкование традиционных православных формул. И возможно христианское прочтение антропософских словосочетаний (например, "мистерия Христа" или "мистерия Голгофы"). "Но об антропософии именно что я мог бы сказать. - В сущности ничего, Вам. Все, что говорится о ней, и в частности, Вами, звучит так формально, что можно всему сказать "да" и всему сказать "нет", в зависимости от содержания опыта, наполняющего эти контуры... Однако уже в Ваших схемах я уловил подстановку терминов антропософских в путь Восточный. Возьмите, например, понятие сердца. Для меня большой вопрос, можно ли отождествлять понятие сердца у ап. Павла и в позднейшей православной мистике со способностью Fuhlen... В конце концов, формулы о "потоплении ума в сердце" или о "нисхождении ума в сердце" могут быть и все православны, и все неправославны. Вы сами знаете, что и в православии требуется не вообще мистика, а умная мистика, требуется умное зрение. Следовательно, надо очень точно определить, о каком потоплении какого ума в каком сердце идет речь, когда эту формулу мы принимаем или отвергаем"1493.

Итак, от теософов всегда надо требовать отчета в тех словах, которые они употребляют. Даже при утилизации ими христианских слов, они все равно говорят на другом, на своем, не христианском языке.

В своей главной - уже послереволюционной рукописи "У водоразделов мысли" - Флоренский более жестко отзывается о теософии: "Слабость нашего религиозного сознания видна из того, что у нас не замечают даже величайших бед, если они проявляются не в особенно грубой форме. Так, например теософия, антропософия и подобные ей науки. Она опирается на реальную потребность человека в ощущении иных миров. Их приемы состоят в утончении чувств, и то, что они говорят, чрезвычайно похоже на правду, близко к тому, что говорили святые отцы, а по существу есть самый утонченный позитивизм, и он бесконечно опаснее, чем грубый материализм, прямой позитивизм... Это громадная опасность для Церкви. А наша учащая