консультироваться у врача, который ставит конкретный диагноз и назначает лечение.
— А с чем ты столкнулся здесь?
— Никаких нарушений, доктор Лэш.
— Твоя единственная задача здесь, Халстон, открыто говорить о том, что у тебя на уме.
— Здесь все — как бы это сказать? — слишком неформально, слишком... слишком фамильярно. Например, ваше предложение называть друг друга по именам.
— Тебе кажется, эта фамильярность противоречит профессиональным взаимоотношениям?
— Точно. Мне нелегко. Иногда мне кажется, что мы занимаемся бесполезной возней, будто мы рассчитываем когда-нибудь наткнуться на ответы.
Эрнст играл открыто. Терять было нечего. Халстон был готов уйти. “Возможно, — думал Эрнст, — самое лучше, что можно сейчас сделать — это дать ему то, что он сможет использовать в общении с другим терапевтом”.
— Я понимаю, как ты представляешь себе наши формальные роли, — сказал он, — и я ценю твою готовность выразить свои чувства, касающиеся общения со мной. Позволь мне сделать то же самое и поделиться с тобой своими чувствами от работы с тобой.
Эрнст полностью завладел вниманием Халстона. Он редко встречал пациентов, которым было безразлично, что думает о них терапевт.
— Одно из моих основных чувств — это разочарование, вызванное тем, что мне пришлось столкнуться со скрягой.
— Скрягой?
— Скрягой, словесным скрягой. Ты даешь мне очень мало. Когда я задаю тебе вопрос, твой ответ напоминает мне краткую телеграмму. Ты используешь так мало слов твои высказывания содержат настолько мало описательных деталей, ты вкладываешь так мало личного отношения, как это только возможно. И именно по этой причине я старался создать более близкие отношения между нами. Мой
подход к терапии зависит от того, готовы ли мои пациенты делиться своими самыми глубинными чувствами. Исходя из моего опыта, формальные роли замедляют этот процесс, и это единственная причина, по которой от них следует отказаться. И поэтому я всегда прошу тебя разобраться в своих чувствах по отношению ко мне.
— Все, что вы говорите, чрезвычайно разумно — я уверен, вы знаете то, что делаете. Но я не могу так — эта калифорнийская культура, когда все чувства наружу, действует мне на нервы. Вот такой я.
— Один вопрос. Ты удовлетворен тем, какой ты?
— Удовлетворен? — Халстон казался растерянным.
— Ну когда ты говоришь, что ты такой. Я думаю, что тем самым ты также говоришь,