жить истинной жизнью, для него остается только одно. Воспоминания.
Вот только ее это так гнетет и мучит. Всякий раз, когда она откликается на мольбы Эдвана, на пять, а то и шесть ночей она начисто лишается своей счастливой способности жить исключительно настоящим.
– Нет, Эдван, – устало сказала Тиша.
– Ну пожалуйста, Тиша! Клянусь, чем хочешь, – это в последний раз!
Сколько раз она уже слышала эти клятвы!
– У нас мало времени до восхода солнца.
– Еще два часа, если не больше! Тиша…
Невыносимо было слышать отчаяние в его голосе. Тиша уткнулась подбородком – в колени и вперила взгляд туда, где в необоримой дали темнота моря сливалась с темнотой ночи. Бедный Эдван! Он, конечно, заслуживает большего, но этому пора положить конец. Быть может, если Тиша покажет ему самые горькие воспоминания, доведет их до логического конца, Эдван все таки сумеет осознать и принять их нынешнюю жизнь. Ее новую жизнь.
Она закрыла глаза, в глубине души надеясь, что Эдван когда нибудь ее за это простит, и мысленно прикоснулась к нему, прикоснулась к прошлому…
Высоко в северных горах, которые нависли над Стравиной, почти круглый год шел снег, да и в бесснежные дни солнце почти никогда не выглядывало из за туч. День в этих краях мало отличался от ночи, однако Тишу это не волновало. Надев любимое ярко красное платье, туго подвязав фартучек, она подавала кружки с пивом изнывающим от жажда путникам и постоянными посетителям трактира. В зале всегда жарко горел очаг, тут царили тепло и уют, а для новых гостей, кто бы они ни были, у Тиши всегда находилась улыбка. Однако же особую улыбку, ясную, точно лучик солнца, пробившийся на мгновение сквозь густую пелену туч, Тиша приберегала только для своего молодого мужа, который усердно трудился за стойкой бара, заботясь о том, чтобы ни одному посетителю не пришлось долго ждать заказа.
Эдван редко улыбался в ответ, но Тиша знала, что он любит ее всей силой своей неистовой души. Отец
его был жестоким, извращенным тираном, а мать умерла от горячки, когда Эдван был еще младенцем. Мальчик жил в нищете и настоящем рабстве – это все, что мог он припомнить о своем детстве. В семнадцать лет он ушел из дому, побывал в двух городах, нашел себе работу в трактире – и вот тогда повстречал Тишу и впервые испытал любовь и нежность.
Мир для него полон боли и враждебен, и только в объятиях Тиши находил он покой и отдохновение.
Для Тиши мир был исполнен песен, нехитрых блюд и кружек пива,