Стивен Кинг

Песнь Сюзанны Темная Башня – 6

двух женщин на твоих руках!

Голос Эдди поднимался и поднимался, и хотя он не отрывал взгляда от пола, его начала бить дрожь. Он чувствовал, как глаза набухают в орбитах, как жилы выступают на шее. Чувствовал, как подтягиваются кверху яички, маленькие и твердые, как косточки персиков. Но более всего он чувствовал желание вскочить, прыгнуть через кухню, легко и непринужденно, как прыгают балетные танцоры, и впиться руками в жирную, белую шею Келвина Тауэра. Он ждал, что Роланд вмешается, надеялся на вмешательство Роланда, но стрелок ничем себя не проявил, и голос Эдди продолжил подъем, к яростному крику.

— Одна из этих женщин упала сразу, но вторая… она еще несколько секунд оставалась на ногах. Пуля снесла ей макушку. Я думаю, пулеметная пуля. И эти секунды, оставаясь на ногах, она напоминала вулкан. Только извергала кровь, а не лаву. Да, возможно, проболталась Миа. Есть у меня предчувствие, что это ее работа. Не совсем логичное, но, к счастью для тебя, сильное. Миа воспользовалась знаниями Сюзанны, чтобы защитить своего малого.

— Миа? Молодой человек… мистер Дин… я не знаю никакой…

— Заткнись! — гаркнул Эдди. — Заткнись, крыса! Лживая, скользкая тварь! Ты — не мужчина, а жадная, загребущая, свинская пародия на него. Почему ты не поставил вдоль дороги рекламные щиты? «ПРИВЕТ, Я — КЕЛ ТАУЭР! ОСТАНОВИЛСЯ НА РОКЕТ РОУД В ИСТ СТОУНЭМЕ! ПОЧЕМУ БЫ ВАМ НЕ ЗАГЛЯНУТЬ КО МНЕ И МОЕМУ ДРУГУ ЭРОНУ! ЗАХВАТИТЕ ОРУЖИЕ!»

Эдди медленно поднял голову. По щекам текли слезы ярости. Тауэр уже прижался спиной к стене у двери, его глаза округлились, в них стоял ужас. Лицо блестело от пота. Сумку с приобретенными книгами он прижимал к груди, как щит.

Эдди сверлил его взглядом. Кровь капала на пол с его крепко сцепленных рук, пятно крови вновь начало расширяться на рукаве рубашке, тоненькая струйка крови потекла из уголка рта. И теперь он уже понимал, почему молчит Роланд. Эту работа лежала на Эдди Дине. Потому что он знал Тауэра, как облупленного, не так ли? Знал его очень хорошо. Ведь он сам, не в такие уж давние времена, ни на йоту не сомневался, что в сравнении с героином все остальное — ерунда и чья то блажь. Разве не верил, что за дозу героина можно отдать все, что угодно? Разве не дошел до той точки, когда мог отправить на панель собственную мать, чтобы обеспечить себя очередной дозой? Не потому ли он так злился?