Неизвестный

Титул

вряд ли что-то еще мог предпринять победитель. Причем наша ирония в те времена была бы совершенно неуместна, потому что по всем понятиям всех подданных считалось, что настоящий царь именно своей жестокостью и безжалостностью являет собой высшую добродетель, доступную человеку.

После появления оружия, способного поражать войска не в тесном контакте, а на расстоянии, военнопленных стали использовать в качестве живого щита, или в качестве рабочей силы, устанавливающей под огнем (стрелами) противника осадные сооружения. При малейшей нехватке воды или пищи военнопленных просто убивали. В те же времена плененных стали использовать в качестве гладиаторов, гребцов на галерах, которые жили чуть дольше гладиаторов, и в качестве живых мишеней для тренировки меткости лучников. Но уже никто не рубал им руки, и никто не кидал их в жертвенный костер. Какая-то установка на уровень нравственности в мире изменилась. По крайней мере, их только использовали, как не имеющую ценности вещь, но не похвалялись зверствами над ними. Само зверство перестало быть притягательным для навешивания на его факты лавров добродетели.

После этого, правда, с военнопленными по-прежнему делали, что хотели, но это уже стало относиться к оттенкам войны, а не к прославляющим деяниям. Потихоньку, потихоньку, а появились лагеря, где пленных содержали, лечили, обменивали на своих и заставляли работать. В конце концов, даже появились всякие конвенции, обязывающие к гуманному обращению с плененными. Эти конвенции редко когда соблюдаются и редко когда кем вспоминаются, но теперь нечеловеческое обращение с военнопленными не демонстрируется в качестве достижений, а утаивается в качестве преступления. Войны есть войны, чем бы ни воевал в них человек, а пленник есть пленник, когда бы это не произошло во времени, но понятие нравственности для обращения с ним не всегда было одним и тем же. Произошла гуманизация понятия, то есть совершилось его явное движение к Добру.