- В этой теме 28 ответов, 9 участников, последнее обновление 15 лет, 3 месяца назад сделано
.
-
Сообщения
-
Девять жизней
Раз.
Он стоит, сжимая в руках оружие.
Звучит сигнал “В атаку!”. Путаясь в неудобной камуфляжной форме и поскальзываясь в осенней грязи, он бестолково бежит вперед. Все инструкции, которыми его снабдили командир и опытные товарищи, остаются в голове в виде смутных и бесполезных сейчас фраз. Он не помнит, что нужно делать; он не помнит, зачем он здесь.
Впереди звучат хлопки вражеских выстрелов; что-то свистит у его уха. Тело падает в укрытие. Некий рефлекс, явно забыв посоветоваться с умом, заставляет его свернуться в позе зародыша за каким-то кустом. Он едва пробежал метров двадцать, однако его дыхание сейчас словно живет самостоятельной жизнью: кажется, от судорожных движений грудной клетки трясутся деревья в радиусе полукилометра вокруг.
Проходит тысяча лет, что, по-видимому, соответствует десятку земных секунд. Ум робко возвращается к администрированию тела. Его охватывает жуткий стыд: выстрелы звучат где-то там, впереди, его товарищи сражаются, а он корчится от страха в укрытии. Он стреляет куда-то вперед, в сторону врага, неловко поднимается на ноги и пытается хоть что-то разглядеть за кустами…
Конец. Убит выстрелом в голову.
Два.
Он стоит, сжимая оружие. Сигнал “В атаку!”. Двадцать метров бегом до звука выстрелов и укрытия за кустом. Спазм страха. Судорога стыда. Он высовывает голову и погибает.
Три.
Всё повторяется. Словно бы где-то там, наверху, некто ответственный за музыкальное оформление поставил заезженную пластинку и полтора такта скрипучей мелодии проигрываются и проигрываются вновь.
В этот раз, правда, он пробегает на пять метров дальше; в этот раз он видит силуэт одного из врагов за сосной впереди. В этот раз он успевает выстрелить! Мимо, но успевает!
В этот раз его настигает удар чуть ниже ключицы.
Четыре.Хоть что-то удаётся.
Нет, он не узнаёт, чем закончилась перестрелка. Он снова не прожил и двух минут с момента начала атаки. Он не подстрелил ни одного врага.
Но он сумел отвлечь внимание одного из них. В тот момент, когда тот заходил за спину его товарища. И, когда очередь врага раскрашивает его грудь ярко-красным цветом, краем глаза он видит, как его товарищ успевает развернуться и выстрелить в его убийцу.
Пять, Шесть, Семь.
Это удивительно: предыдущие жизни не проходят зря. Он учится. В этом нет ничего общего с набиванием головы академическими знаниями, как это было (неужели было?!) когда-то в школе и вузе.
Эта наука откладывается где-то гораздо ниже головы; где-то в животе. Его дыхание по-прежнему частое, но не настолько; сердце бьётся быстро, но уже не выпрыгивает из груди; взгляд мечется из стороны в сторону, но при этом успевает замечать всё больше. Он залегает в укрытии уже не только из ужаса, но и для того, чтобы успеть выстрелить. Он стреляет мимо, но иногда попадает. Он успевает заметить, куда двигаются его товарищи. Кого-то из них он прикрывает огнем во время броска по флангу. Кому-то из них он вовремя кричит «Берегись, слева!» (и в это время выстрел откуда-то справа прерывает его дыхание).
В Седьмой раз он почти хладнокровно дожидается, когда один из врагов, вбежавший в облако дыма, выбегает с другой стороны, и расстреливает его в упор.
И в миг, когда его убивают – а убивают его каждый раз! – он чувствует облегчение.
Восемь.
Он лежит за упавшим деревом и держит под прицелом узкий проход на левом фланге. Держит в одиночку – его товарищи пробиваются вперед по центру. В него стреляют как минимум с трех точек, но не попадают. Двое врагов рванулись по проходу ему в тыл: обоих он убивает. Остальные залегли.
Он справляется с заданием. Почти справляется. Прижимая к земле очередного противника огнем, он слишком далеко высовывается из-за дерева.
И в этот раз в момент смерти облегчения уже нет.
Вместо облегчения приходит злость. Не на врагов – на самого себя.
Девять.
Это прекрасно: его наполняет ледяное спокойствие. Он видит, где залегли враги; чувствует, когда нужно прикрыть товарища, бегущего вперед к очередному укрытию; в нужный момент он сам несется к «мёртвой зоне», лежащей вне поля зрения троих противников, засевших за стеной какого-то здания. Что-то свистит над головой, но злость словно делает его неуязвимым.
Задержав дыхание, он крадётся, заходя врагам за спину.
Кубарем выкатывается из-за угла и расстреливает весь боезапас по скорчившимся от неожиданности противникам.
Все стихает. И только спустя несколько бесконечных секунд он понимает, что сражение выиграно.
ЭпилогОн разглядывает желтые и красные листья на земле. Тишина звенит в ушах. Наступает чувство, что смысла в достигнутой победе нисколько не больше, чем в его предыдущих смертях. Нет никакого смысла ни в чём, кроме вот этой самой тишины.
Хотя, нет: смысл есть кое в чём ещё.
В злости. Он понимает, что разучился радоваться поражению.
Он изменился. Теперь всё в его жизни будет сложнее.
Теперь всё будет намного правильнее.
Звучит команда “сдать обмундирование и снаряжение”. Оплаченные девять боёв закончились.
Он машинально проверяет магазин своей винтовки: не осталось ли патронов? И сам себя мысленно поправляет: не магазин, а “feeder”. Именно так называется ёмкость для желатиновых шариков с краской. Да и винтовкой это оружие называть не стоит – засмеют.
Маркер. Оружие в пейнтболе называется “маркер”.
Евгений МалиновскийСчаслив ли американец, который боится драконов? Да!
Урсула Ле Гуин – Почему американцы боятся драконов
Аудиокнига – Ле Гуин Урсула – Почему американцы боятся драконов.mp3
Когда сылка станет нерабочей – пишите в личку кому надо.посылает Бог ангелов во время сессии в оксфорд, кембридж и киев, посмотреть, как студенты готовяться к экзаменам.
за 3 дня до экзамена ангелы докладывают:
-в кембридже учаться, в оксфорде учаться, в киеве бухают.
за 2 дня до экзамена:
-в кембридже учаться, в оксфорде учаться, в киеве бухают.
в последний вечер:
-в кембридже учаться, в оксфорде учаться, в киеве моляться.
Бог:
-а что, почему бы своим и не помочь?
1. Ангел всегда прав,
2. Ангел не спит, он отдыхает,
3. Ангел не ест, он восстанавливает силы,
4. Ангел не пьёт, он дегустирует,
5. Ангел не кричит, он убедительно высказывает свою точку зрения,
6. Ангел не почёсывает затылок, он обдумывает важное решение,
7. Ангел не кривится, он улыбается без энтузиазма,
8. Ангел не боится, он поступает предусмотрительно,
9. Ангел не флиртует, он оттачивает мастерство общения,
10. Ангел не любит сплетен, он внимательно выслушивает мнение,
11. Ангел не мямлит, он делится своими размышлениями,
12. Ангел не врёт, он – дипломат,
13. Ангел не упрям, он последователен,
14. Ангел не опаздывает – его задерживают важные дела,
15. Ангел не забывает – он просто не засоряет свою память лишней информацией,
16. Ангел не изменяет, он просто меняет обстановку,
17. Ангел не красив, он ЧЕРТОВСКИ красив),
18. Ангелу не нужно навязывать своё мнение – у него есть СВОЁ!,
19. Ангел не трусит, он просто знает, что дело кончится жопой,
20. Ангел не высокомерен, он просто лучше многих,
21. Если Ангел не прав, смотри пункт 1И ведь у некоторых …такие обитают… :crazy:
“Рассказ про Кота.”
Нассал под кресло. Хорошо! Скучно.
Вспомнил бурную молодость. Сидел я как-то на столе, жрал лапой сгущёнку из банки. Пришли Эти и давай орать. Ну я же не дурак, опустил лапу в банку сколько влезла, и на трёх костях — за холодильник. Эти орали ещё дня три. Был очень горд.
Сегодня всё лень. Ссать — лень. Жрать — не могу больше. Сижу тихо, дремлю. Эти нервничают, озираются по сторонам, дрожат и ждут подвоха. Какие ж у Этих миски неудобные. Пытался сожрать кусок мяса, так пока лапой не зацепил — ни хрена не получалось. Нет бы взять приличные миски и жрать на полу. Ур-р-роды. Нассал под кресло. Хорошо!
С утра проводил инспекцию дома. Заблудился в пододеяльнике. Едва выбрался. Уроды двулапые.
Понатащут в дом всякой дряни — а я страдай. Вынашиваю план мести. Придумал. Воплотил.
Сожрал какую-то дрянь со стола — варенье, что ли, — влез в шкаф и долго, смачно блевал на свежевыстиранное, но ещё не глаженое бельё.
Эта будет визжать, пока не перейдёт в ультразвук. Угадал. Эта визжала так, что во всём квартале лампочки потрескались. Но жрать дала.
Эта новую моду завела. Жрать мне кладет по полпакетика всего. А то «ой, котик, ты по целому не съедаешь, наверное, есть не хочешь».
Дура! Я не съедаю, я на потом оставляю! Она же мне не раз в пять минут в миску что-нибудь подкладывает. Эти как свалят на целый день — и все! А жрать хочется.
Вот и приходится оставлять немного, вроде как в заначке.
Ссать не буду, а то под кресло ничего не останется. Пойду, лоток разрою — все равно на сегодня толку от него больше никакого. Нассал под кресло. Хо-ро-шо! С утра был великолепен.
Эта выходит в коридор — и я давай её сумку закапывать. Типа нассал, ага. Она верещала так, что все вороны в Сокольническом парке с веток попадали.
Ну я под диван — шмыг. Ржал долго. Я ж не нассал, я так — напугать только. Повелась, повелась. За ужином Этого кусал за нижнюю лапу. Сильно кусал за голую нижнюю лапу. Реакции ноль. Стал кусать, а потом делать такое Буээ! — ну, типа, блюю я от него. Этот как заорал! Заныкался под ванную. Ржу. Придётся посидеть под ванной, пока Этот не ляжет спать. Сидел под ванной. Выждал, пока Эти ушли.
Нассал под кресло. Нассал под торшер. Нассал под второе кресло. Хорошо!
Бродил по дому в поисках вещей, к которым до сих пор не приложил лапу. Не нашёл ни одной.
Озадачен. У меня в сортире коврик есть. Эти его стелили, чтобы красиво было, ага.
На самом деле на него гадить удобно. Или наполнитель разбрасывать. Если раскидать грамотно, то адской машине под названием «пылесос» работы не меньше, чем на полчаса.
А если зассать так, как я умею, то коврик будут стирать и потом сушить с неделю. Эти через какое-то время догадались, что коврик им чаще геморрой приносит, чем красоту. И перестали его класть в сортир.
Но Эти тупые, как валенки. Они не догадались, что такой же коврик лежит в ванной! Изгадил весь.
Полностью. То есть совсем.
Эта орала так, что у тараканов в соседнем доме барабанные перепонки полопались. Тут же кинулась звонить Этому по телефону: «Ой, котик такое сделал, такое…»
А мне что? Мне хорошо, я под ванной сижу, меня там не то, что рукой — шваброй новой не достать. Выкрался из-под ванной.
Нассал под кресло. Хорошо! Был неотразим.
С утра будил Этих. Они, гады, не вставали. Скакал, как юный антилоп, топал, как стадо бизонов, орал, как раненая пантера. Хоть бы хны. Даже ухом не вели. Пробовал просто вопить — дрыхнут, гады. Кусал за нижние лапы — не реагируют. Но я ж умный, ага. Влез под одеяло и холодным мокрым носом этой в пузо — швак! Забегала как миленькая. Вот чего только орёт — не понятно.
Нассал под кресло. Хорошо, ага. Вчера пришел Этот. Зашел на кухню. Я ему ору: «Жрать дай», он мне «У тебя еще есть в миске». Я ему снова ору: «Это мало, жрать дай!», он мне снова «У тебя есть еще». Сцука. Я тут же побежал ссать мимо лотка.
Но Этот каким-то образом своим мышиным мозгом догадался, что я делать собираюсь. И заглянул в сортир в тот момент, когда я уже половину пола затопил, а вторая была в процессе.
Я попытался слинять. В общем-то вполне успешно.
За исключением пинка, который Этот засадил мне вдогонку. Летел я недолго, но неприятно. Всю ночь копил злость и все остальное. Ну, подожди. Уйдешь ты на работу.
Эта, сцука, в пятницу забрала ноут и промылась куда-то на три дня. Хрен что напишешь. Подробности потом.
Пока короткий отчёт за три дня: Нассал под кресло. Хорошо! Нассал под кресло. Хо-ро-шо! Нассал под кресло. Зашибииись!
В пятницу с утра учил Эту ходить на четырёх лапах, как все порядочные коты. Влез под разложенный диван и стал петь во всё горло. Проорал «Мурку», «Чатанугу» и «Владимирский централ».
Эта носилась вокруг дивана на карачках и вопила: «Ой, котик, что ты размяукался?» Сколько ни бился — всё равно криво ходит, жопой виляет и шерстью на голове пол подметает. Дура полная. Ну хоть жрать дала.
А вчера Эта селёдки притаранила. Рыбу-то я ваще не очень, пытались мне Эти всякой там сёмги-форели подсунуть — ну дерьмо дерьмом.
Но тут что-то разобрало.
Гаркнул на Эту — быренько два мощных шмата мне отвалила. Сожрал влёт. Солёная оказалась, зараза. Запил тем, что первое под морду подвернулось — молоком. Пердел так, что у боксёра с третьего этажа от зависти жопная резинка треснула. Вчера отличился.
Долго и старательно зассывал весь наполнитель в лотке, пока не получилось смачное хлипкое болото. Затаился за дверью туалета, выжидал. Этот в туалет вошёл — а я на край лотка лапами ррраз! Лоток на попа — ррраз! И весь смак Этому на штаны. Полный дерьмопад. Этот визжал фальцетом, побелел и трясся. А мне что? Я под ванной сидел и хихикал. Придумал, ага. Когда я себя хорошо веду, надо выдавать мне премию — ещё плюс три пакета жрачки в день. А то пять — маловато будет.
Осталось теперь тупоголовым Этим объяснить все выгоды такого положения.
Нассал под кресло. Хорошо! Вчера вечером Эта притащилась в дом — и давай меня тискать: «Ой, котик, как я по тебе соскучилась, как ты поживаешь, хорошо себя ведёшь?» Я мурчал и ласкался, пока Эта в туалет не зашла. Как только она туда — я под диван, ага. Орала, конечно. А потом она себе верхние лапы кремом каким-то мазала. Баночка открытая стояла — я и лизнул. Оказалось вкусно, с алоэ и прочими радостями. Нажрался так, что всю ночь икал. Эта носилась вокруг, рвала шерсть на макушке и вопила: «Ах, мой котик отравился!» Наутро после этого космет-дерьма сел срать — хорошо пошло, мягко. Знаю теперь, чем закусывать фрискис.
Утром требовал у Этого жратвы. Он, значит, мне жрачки кладёт и презрительно так: «Слышь, ты, сирота… канарская!». Обиделся.
Нассал под кресло. Хорошо! Проводил археологические раскопки в лотке. Контрольные соскобы, вскрытие культурных слоев, экспертиза останков-осколков-ошмётков. Полдня убил, ничего интересного не нашёл. Расстроен. Да ещё эти потом всю вторую половину дня орали: «Плин, ссссука, зачем опять весь туалет зассал-засрал-закопал? Да ещё ёршик изгадил, скотина!» Нечувствительные, бездарные уроды.
Этот вчера жратвы притаранил, сразу три пакетика мне дал. Я их одним махом! Не сожрал даже, всосал влёт. Этот пытался жрать кукурузу — полбанки отбил у него в честном бою. Орал потом страшно. Эта, дура, ручки сложила умилённо так, и давай охать: «Ах, котик нам спасибо говорит!» Дубина стоеросовая. Я ж прямым текстом ору: ещёблин дайте! Не дали. И коврик, стиранный, они в туалет зря положили, да. Нассал на коврик. Хорошо!(с)Рассказ.
Длинный, Средний и Короткий.
Длинный был существо странное и Здесь не местное, но за счёт Природной приспособляемости научился Здесь жить и остался, хотя страдал по Там. И, когда становилось ему уж совсем невтерпёж , всё бросал и убегал Туда или к Природе, часто у неё ночевал, иногда подолгу, но почти всегда по любви к ней. Что он делал Там, никто не знал, потому как его никто Там кроме него не видел. Про Смерть Длинный не знал; разговорить его можно было только про Жизнь, но про неё у него были сведения, которым мало кто верил ( если только – Средний, и то врядли ). Короткий – так тот точно не верил нигде, никогда, ничему, что бы после не остаться в дураках. Высокий в свою очередь, не верил про Везде, но Там и Здесь допускал поровну и часто ходил их измерять. После чего сравнивал по имевшимся у себя записям, которые часто терялись, и ему бедному приходилось всё срочно перемеривать независимо от погоды и времени суток, что бы не нарушать отчётность и дабы чего, где и с кем не вышло. Сраму потом не оберёшься. Что было, чего не было – за всё отвечать придётся, поэтому он имел несколько экземпляров, хранил их в разных местах. Так было надёжнее, да и пища для размышлений всегда под рукой. Где бы он не находился, взял и пересмотрел – сразу легче на душе становится. Длинному Время помогало жить. По возможности навещало его, придавая вкус Жизни и ограняя её в премиленькие рамочки, которые у Длинного пылились в укромном месте как добрая память о светлых днях.
*****
Средний о жизни вообще знал мало, и то по рассказам Длинного. А тот, в свою очередь, у неё был не на лучшем счету. О Среднем она часто совсем забывала, а если и вспоминала, то в полудрёме. Поэтому Среднему от Жизни не светило. Конечно, он поглядывал на Природу, но та была занята то Длинным, то сама собою. Хотя против Среднего она ничего не имела и даже жалела его по-женски, как могла. Поэтому у Среднего была одна верная подруга – Смерть, у которой он и пропадал днями и ночами напролёт или вместе с ней то Там, то Здесь или Везде. Об этом до сих пор ходят всякие легенды, но точно не знает никто и даже сам Средний. Короткий ревновал Смерть к Среднему, но она сама на него обижалась, а иногда открыто сторонилась Короткого за его выкрутасы. Поэтому Жизнь крутила Коротким как умела, а умела она по-всякому, спросите у него самого, если скажет, конечно. Скорее наврёт или насочиняет чего не было, поди, потом разберись. Средний жил как придётся, а приходилось по-разному, иногда даже и горевать. А погоревав, дальше жить. Но на Жизнь это не влияло: она ему была не родная, поэтому Среднего за своего не считала, как бы он там не изгалялся. Почему Жизнь Среднего совсем не отпускала – про то здесь не написано, и сама она об этом молчит,- знать так надо. Время Среднего не знало, а другим о его существовании не верило, а то бы припёрлось из любопытства поглядеть на него. Поэтому Средний незабвенно предавался своим размышлениям о сущности явлений, не зная о прошедших событиях, днях и часах, обращая какое на улице Время по наставшей нужде, ориентируясь в нём по погоде, дабы не выделяться из толпы, одевшись не по сезону. Но, толпа узнавала его Везде, выказывая ему своё недоверие в правильности его Жизни. Средний не спорил, а жил себе на уме.
*****
Короткий был больше всех адаптирован к Жизни, поэтому он побывал Везде, Там и Здесь. Но этого ему было мало, и он ещё пытался строить глазки Смерти, а Природу боялся и избегал её, по возможности, что бы не встречаться. Жизнь со Смертью часто из-за него ссорились. Короткому это льстило, и он их часто провоцировал к этому. Природе приходилось их мирить, и, попадись Короткий ей в этот момент, трудно представить, что бы она с ним сделала за это. Но он хитрый малый прятался Везде, и найти его в нужный момент не удавалось ни Там ни Здесь. Разумеется, всех не проведёшь, а тем более Жизнь. Она баба опытная: может и смолчать, и дурой прикинется, если надо, но, как только своего добьётся, ни за что не упустит. По этому Короткий у неё по седьмому кругу бегает и радуется, что он самый шустрый, вот все и довольны.
Особое отношение у Короткого было со Временем: оно набрасывалось на него с высоты своего положения и терзало, казалось бы спрятавшегося от всех Короткого. Но Время находило его повсюду и Везде, не давая покоя ни днём, ни ночью. Особое наслаждение Время испытывало, выгрызая у Короткого мозги, которыми он тайно гордился и неимоверно страдал от этой своей незащищённости. После каждого такого налёта ему приходилось заново растягивать свои извилины, доводя их до должной длины, после чего мог не стесняясь окружающих пользоваться ими. Но Время незримо витало над ним, ожидая очередной трапезы. Вот и жил Короткий битвой за свою Жизнь, выходя из укрытия для очередной миссии или теракта, и только в бою обретал свои силы и уверенность в завтрашнем дне.
*****
Природа – особа, наделённая разносторонними интересами, актёрскими способностями, художественным восприятием и неумолимой тягой к красоте и гармонии, постоянно занятая благоустройством своей территории, экспериментируя со всевозможными вкусами и настроениями, находясь в вечных поисках гармонии и равновесия. Неудивительно, что Длинный запал на её формы, влип в её сладкую паутину, как будто невзначай скинутую с её ароматного тела, дабы ввести в искушение слабого на это дело Длинного. Разумеется, совет им да любовь – они созданы друг для друга.
*****
Жизнь, не в обиду ей будет сказано, баба грамотная и смышлёная. Такая своего не упустит, да и что плохо лежит – приберёт и с выгодой в дело пустит для себя, разумеется. Иначе она просто не умеет, ну не получается у неё, как у той же Природы – не может она для всех. Она, конечно, с радостью, но только для себя. И ведь дельная же баба, и всё при ней – как полагается, правда, стерва конечно, но это для пользы, чтобы всё в толк, чтобы ничего не пропало. А то уйдёт и сгинет без её-то пригляду. Поэтому всё, что есть, должно быть положено и прикрыто и, чтоб зря Здесь не топтаться. А то ишь ходят, пыль растаскивают. Так на всех никакого добра не напасёшься. Короче, хозяйственная женщина, а только такая с Коротким и справится. Им скучать некогда будет и веку им не хватит, чтобы всё переделать: работы – то ведь вон сколько, на всё ж руки нужны, одним им не справиться – придётся помощников себе стругать, а то на хозяйстве оставить некого. Ну да ладно, им теперь не до нас.
*****
Смерть – девушка со странностями, такую сразу не поймёшь. У неё всё не как у людей, – везде какой то тайный смысл и, вроде, уличить то не в чем, но покоя не дают подозрения, смутно тревожащие, будто не настоящее всё тут. Якобы двойственность какая то сокрыта во всём, нами видимом. И точно. Приглядишься так эдак по иному и, правда, многое, доселе не видимое, предстаёт взору без прикрас, а в истинной своей сути. И жуть берёт, я вам скажу, ух какая! Прямо Здесь ложись и умирай, пока не поздно, а то хуже будет! Короче, не так прекрасен мир, как нам его малюют те две цацы, знаем мы ихи губы бантиком. Вот – толи Смерть голубушка. Такая зря не скажет, а раз скажет, так и сделает, не то, что те две пустомели. Вот ещё бы понять то, что она говорит, так и цены бы ей не было. А вот если бы ещё так и сделать, то и оному. Вот Средний и завис на неё, ни дать ни взять, и понять да не сказать. Короче, понравились друг другу, и кто к кому придёт первый – зараз не угадаешь.
*****
Везде – место злачное, там чего только нет – не то что Здесь. Да даже Там и то лучше, Там хоть это есть, конечно, помельче чем Везде, но хоть что-то. А то ведь Здесь то совсем срамота; не то что жить – смотреть не на что. Поэтому мы хоть Везде не были, но Туда обязательно постараемся попасть, ведь не так уж и далеко. Вот соберёмся только, деньжат поднакопим, что бы не зря мотаться, а то так ведь не выгодно. Надо ж чтоб с умом. А так – бес толку то что – делать что ли больше нам нечего, и так с голоду не умираем. Конечно не шикуем, но на Жизнь хватает,- где Природа выручит, где Смерть поможет. У неё вообще всё складно так, чинно и благородно, ну просто – праздник какой то.
*****
Время само себя чеканило, после чего, звеня и пугая, спозаранку шло в народ и обременяло собою кого попадя, особо выбирая себе в жертву пугливых, неустойчивых и неуверенных в своей правоте существ, дабы играть на ихи нервы. И чаще выигрывало у них всё под чистую, из чего печатало себя в своей выси в более крупных купюрах, разумеется, для целей нам понятных: пустить ещё кого-нибудь по миру без нерв. Мало кто выживал после этого, но страхом делу не поможешь – здесь нужна компетенция и иное отношение.
*********
Высокий был самый умный, потому как мало что говорил, в основном, слушал для своей надобности. Средний был прозорливец, поскольку говорил о том, что никто кроме него не видел. Короткий был победитель, поэтому врагов у него почти не осталось, были лишь одни невзгоды, на борьбу с которыми он собирал войско.
Загадкой до сих пор остаётся то, как они все встретились и, как такое вообще могло случиться, поскольку живут они все в разных мирах, для разной надобности и с разной целью для себя. В объективной действительности бывают всегда проездом, а это – редко и не долго. Поверить в это, дорогой читатель, трудно, но это ведь факт, – его уже не скроешь от свидетелей. Остаётся только одно – самым правдивым способом это интерпретировать….@Майра пишет:
Ну…дык…так проявляется доминанта кота . 😀
у меня,когда был кот,он не ссал где попало…он в унитаз ходил…правда только по маленькому-сам начал это делать,никто его не приучал
- Для ответа в этой теме необходимо авторизоваться.