личной силы,
чтобы получить пользу от своих действий. Поэтому вся эта секретность об
объяснении магов выкипает до рутины. Вероятно такой же пустой рутины, как и
любая другая.
- Во всяком случае ты знаешь теперь о тонале и нагвале, которые
являются вершиной объяснения магов. Узнать о них кажется совершенно
безвредным. Мы сидим здесь, невинно разговаривая о них, как если бы это была
просто обычная тема разговора. Ты спокойно записываешь, как ты это делал
много лет. Пейзаж вокруг нас - картина спокойствия. Сейчас начало дня, день
прекрасен, горы вокруг нас создают нам защитный кокон, но нужно быть магом,
чтобы понять.
Которое говорит о силе Хенаро и его неуязвимости является самым
подходящим фоном для открытия двери, потому что именно это я делаю сегодня -
открываю для тебя дверь. Но прежде чем мы переступим эту черту, необходимо
честное предупреждение. Предполагается, что учитель должен убежденными
словами предупредить своего ученика, что безвредность и спокойствие этого
момента - мираж. Что перед ним находится бездонная бездна и что если дверь
открыта, то нет никакого способа закрыть ее вновь.
Он на мгновение замолчал. Я чувствовал себя легко и счастливо. С места
расположения дона Хенаро передо мной открывался захватывающий дух вид. Дон
Хуан был прав, и день, и пейзаж были более, чем прекрасными. Я хотел стать
озабоченным его предупреждениями и увещеваниями, но каким-то образом
спокойствие вокруг меня оттесняло все мои попытки, и я стал надеяться, что
он говорит только о метафорических опасностях.
Внезапно дон Хуан начал говорить опять. - Годы тяжелого учения только
подготовка к опустошительной встрече воина с... Он опять сделал паузу и
взглянул на меня, скосив глаза и усмехнувшись. - ... С тем, что лежит там,
за этой чертой, - сказал он. Я попросил его объяснить, что он имеет в виду.
- Объяснение магов, которое совсем не похоже на объяснение, является
летальным, - сказал он. - оно кажется безвредным и очаровательным, но как
только воин откроется ему, оно наносит удар, который никто не сможет
отразить.
Он громко рассмеялся. - Поэтому будь готов к худшему, но не торопись и
не паникуй, - продолжал он. - У тебя совсем нет времени и в то же время ты
окружен вечностью. Что за парадокс для твоего разума! Дон Хуан поднялся. Он
вытер пыль и мусор с гладкого чашеподобного углубления и очень удобно уселся
спиной к камню и лицом к северо-западу. Он показал мне другое место, где я
мог удобно сесть. Я был слева от него тоже лицом к северо-западу. Камень был
теплый и давал мне ощущение спокойствия и защищенности. День был теплым.
Мягкий ветер делал жару полуденного солнца более приятной. Я снял шляпу, но
дон Хуан настоял, чтобы я надел ее.
- Сейчас ты обращен лицом в сторону собственного места силы, - сказал
он. - это момент, который может защитить тебя. Сегодня тебе нужны все
зацепки, которые ты сможешь использовать. Твоя шляпа может быть одной из
них.
- Почему ты предупреждаешь меня? Что действительно произойдет? -
спросил я.
- Что произойдет сегодня, будет зависеть от того, достаточно ли у тебя
личной силы, чтобы сконцентрировать свое непоколебимое внимание на крыльях
своего восприятия, - сказал он.
Его глаза блеснули. Он казался более возбужденным, чем я его видел
когда-либо раньше. Я подумал, что в его голосе есть что-то необычное. Может
быть, непривычная нервозность.
Он сказал, что случай требует, чтобы прямо здесь, на месте расположения
моего бенефактора, он пересказал мне каждый шаг, который он предпринял в
своей борьбе за то, чтобы очистить и привести в порядок мой остров тональ.
Его пересказ был подробным и занял у него пять часов. Блестящим и ясным
образом он дал мне детальный отчет обо всем, что он делал со мной со времени
нашей первой встречи. Казалось, была разрушена плотина. Его откровение
застало меня совершенно врасплох. Я привык быть агрессивным исследователем,
и поэтому то, что дон Хуан, который всегда был отвечающей стороной, освещал
все точки своего учения в такой академической манере, было также
поразительно, как то, что он носил костюм в городе Мехико. Его владение
языком, его драматические паузы и его выбор были так необычайны, что я не
мог их разумно объяснить. Он сказал, что в этот момент учитель должен
говорить с индивидуальным воином в определенных терминах. Что тот способ,
как он со мной говорит, и ясность его объяснения, были частью его последнего
трюка. И что только в конце все, что он делал со мной, приобрело бы для меня
смысл. Он говорил не останавливаясь,