огромная и по-утреннему пустая, где летали стайки птиц и под сводами которой уже молилось несколько мусульман, при восходящем солнце произвела на меня приятное впечатление очищения души от только что испытанных неприятностей. Сияна в утренней прохладе не стала снимать обувь, чтобы зайти во внутренний двор, и подождала меня у входа, но тоже несколько успокоилась.
Потом рикша отвез меня до станции Нью-Дели — по расстоянию это рядом для мотоцикла или велосипеда, хотя автобус накануне вез нас туда с полчаса. Я хотела далее все же поехать на почту, про которую другие индусы сказали, что она открывается в 9. Но тут рикша захотел, чтобы я ему заплатила, и стал спорить о цене, апеллируя к владельцам близлежащих магазинов, где уже продавалась одежда. Пока суть да дело, я стала покупать Ясе платье, чтобы окончательно исправить настроение и с пользой потратить остававшиеся рупии. Это был ход конем: рикша лишился поддержки продавцов и согласился на прибавку 5 рупий к той сумме, на которую я с ним договаривалась вначале. Это было вдвое меньше, чем он запрашивал потом.
Я взяла другого рикшу и поехала к почте. Он совершенно не знал, куда меня везти: и как только можно так не знать свой родной город!— и поминутно спрашивал это у своих товарищей по профессии. Тут я увидела ларек, где продавали иконки — открытки с рамкой, наклеенные на подставку, как и у нас. Они стоили, конечно, дороже открыток и дороже икон в Ришикеше — и мы выбрали только Сарасвати. Почта, пока мы туда добрались, уже работала: но открытки продавали лишь с десяти, и мне не удалось растрогать служащего нашей ситуацией, который формально ответил: 'Ничем не могу Вам помочь, мадам.'
Пора было в аэропорт — и тут мой рикша начал спрашивать дорогу к автобусу, который ходил туда с центральной площади. Я поняла, что в таком темпе мы доедем не скоро. Другой рикша, издали заприметив наши колебания, предложил мне отпустить этого, сказав, что довезет меня. Но когда я это наконец сделала — опять же первый рикша был недоволен ценой, хоть и не привез нас, куда надо,— предложил сначала показать мне свой магазин. Я настаивала, что мне надо на самолет. 'Вы только посмотрите',— мягко, но настойчиво убеждал он меня, как всякую наполненную долларами иностранку. Яся потащила меня прочь, и я подошла к компании моторикш на другой стороне улицы, которые сразу же заломили несусветную цену. Тут уже начал ругаться мой семилетний ребёнок, совершенно включившись в ситуацию,— и, наконец, с одним рикшей мы поладили.
Стоявший на автобусной остановке моторикша предложил отвезти меня в аэропорт за 150 рупий — это стандартная цена, и я бы на неё согласилась, если бы не пришел автобус — времени было в обрез. Может, зря я не поехала на рикше: автобус, как обычно, ехал час, предварительно завернув в местный аэропорт, и метров 500 не довезя нас до интернационального. Я шла туда уже бегом, таща за собой упиравшуюся дочку, которая все любит делать очень медленно. И, с некоторой потерей поменяв оставшиеся индийские деньги, стала разыскивать стойку Узбекских авиалиний. Служащие посылали меня из конца в конец обширного второго этажа, пока я не объяснила ситуацию группе работников, стоящих посередине. 'А ваш самолет уже улетел,'— сказали они.
'Как это улетел?! Ещё 25 минут!' — 'Надо приходить за час.' Тут Яся стала плакать, и работники сказали, что всё нормально, сейчас позвонят и оформят, выдали талончик на сумку: 'Багажа нет?' и указали в сторону стойки таможенника, которая терялась вдалеке здания. 'Как же Вас угораздило прийти так поздно?'— утешительно спросил меня тот, пока я заполняла декларацию. Тут я обрушила весь свой гнев на индийских рикш,— не имея даже времени пожаловаться на воров.
За пять минут миновав все барьеры таможенного досмотра, я влетела в самолет, трап которого стыковался прямо со зданием аэропорта. И тут поняла, что мы уже в России: 'Смотри Яся, это уже не Индия, а наша территория!'— надписи были на русском языке. Узбекские стюардессы говорили по-русски. То есть, с пассажирами: в основном, индусами — они говорили по-английски, и я в первый момент после нашего бега тоже сказала: 'Cool drink, please', а потом увидела, что можно расслабиться и не изображать иностранку: 'Водички для ребенка, если можно'. Но стюардессы, глядя на смуглую женщину с ребенком, одетых в пенжаби, восприняли мою приветливость иначе: 'Где Вы так хорошо научились говорить по-русски?'
Я не сразу поняла, что вопрос относится ко мне, а когда стюардесса его повторила, я только смогла вымолвить: 'В Ленинграде', возвращаясь к обычному