Семир

Юг Индии

русскому чувству юмора. 'Чисто, очень чисто,'— не заприметив никакого подвоха за моей улыбкой, ответили стюардессы. И тут я почувствовала себя не в силах продолжать: психологически трудно говорить то, что люди не готовы услышать. В крайнем случае я могла сказать, что у меня русский муж. Сияна любовалась на Гималаи, на обратном пути оценив их больше: как любят дети всё знакомое.

А работницы Ташкентского аэропорта, где мы встретились с моей спутницей, отдохнувшей у Саи-бабы, и стали по-русски много друг другу говорить, уже только спросили: 'Как давно Вы переехали в Индию?' Мы остановились в пустом предбаннике, не заходя в главное здание Аэропорта, в котором нам предстояло безвылазно провести 5 часов. Работницы искренне советовали нам перейти туда: сейчас сюда со следующего самолета придет толпа азиатов. Вскоре вправду появились малазийцы — и женщины в чадрах направились прямо туда, где мы сидели: решив, очевидно, что как раз тут у узбеков места для женщин. Мужчины же обступили туалет, чтобы мыть ноги перед совершением намаза, который они совершают по 5 раз в день: как раз пришло время — и тут же стали его и совершать, доставляя кучу хлопот по уборке служительницам аэропорта. Но мне куда приятнее было находиться среди них, чем среди курящих европейцев, похожих более на абстрактные манекены, чем на живых людей. Постное выражение русских лиц, после тонкой мимики индийских, мне видеть тоже как-то не хотелось. С запада веяло мертвечиной, разрушавшей во мне живые вибрации востока, и я стремилась подольше сохранить плавное естество азиатской жизни, хотя бы ещё на какое-то время оставшись индийской женщиной.

'Съездили в Индию, стали прямо какой-то Кашмири, а не — ',— сравнив меня и паспорт, сказал молодой работник аэропорта, отмечающий транзитные билеты, и называя мою фамилию в контраст с индийской. С полным правом русского человека, он грубо вторгался в мою личную жизнь, сам не понимая этого. Хоть, казалось бы, я очень непосредственно общалась с индусами, они никогда не переходили на личность: просто, быть может, у них меньше тем, на которые наложен культурный запрет (тема гигиены тела не запретная), или эти темы другие. Русский же контакт сразу предполагает нападение на душу, выпад, вызов — и такой же мордобойский ответ: иначе не доходит. И мы не видим, как это разрушает психику, не давая воспринимать живую красоту мира, его полноту и радостную гармонию. Вернувшись домой, я уже через неделю вовсю боролась с мужем, с дочкой и всеми окружающими — как ни хотелось мне этого избежать. А дочка, сходив в садик, опять взялась за печоринское 'мне скучно.' 'Мне как бы чего-то там не хватает. Мне в Индии всего хватало, а здесь опять не хватает,— осмысленно сказал мой ребенок, рассуждая в духе своего знака Стрельца.— Мам, а когда мы снова поедем в Индию?'

Сначала я радовалась зимнему солнцу и тому, что чувствую себя хорошо на улице зимой, как летом. Но шесть часов погуляв на лыжах по мокрому снегу с супругом — который страшно перенапрягал меня и окружающую ситуацию — я почувствовала возврат обычного хронического покалывания в горле (фаренгита, которым, сами того не замечая, постоянно болеют более 50% ленинградцев). И физическая радость прошла. А когда мы совершили следующую прогулку в 15-градусный мороз, ругая по дороге дочку, вечно отстававшую — которая вовсе не хотела гулять, а хотела в гости — ко мне вернулись забытые приступы петербургской депрессии, затекания рук и остеохондроза (который зарабатывают 80% жителей нашего города). Конечно, душа, слитая с Богом, сильнее этого. Но это опять же предполагает борьбу.

Что сказать в заключение нашей маленькой эпопеи? Есть национальный характер, который надо свято хранить: многообразие — залог существования этого мира. И есть его дефекты, его болезни: индийская перестраховка, французский эгоизм, американское самомнение ('Америка бест') или русская грубость — которая другими нациями неслучайно воспринимается как агрессия. Если эти дефекты исправить, отношения станут лучше на всех уровнях, прежде всего международном. Правда, сначала надо их увидеть. Но сколь бы устойчивыми ни были психологические привычки, составляющие оборотную сторону прекрасных качеств разных наций,— это реально.