Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 2)

так приблизились к моим, что я

увидела свое отражение в их темных зрачках. Меня сокрушила тяжесть его тела,

руки сами сложились у него под грудью. Он шептал мне что-то на ухо, но я не

слышала.

Ветерок развел листья в стороны, и открылась полная теней ночь, деревья

касались верхушками звезд, бесчисленных звезд, собравшихся в кучу, словно

готовых вот-вот упасть.

Я протянула руку; рука схватила листья в алмазах капель.

На мгновение они повисли у меня на пальцах, а потом исчезли, как роса.

Тяжелое тело Ирамамове держало меня; его глаза сеяли во мне зерна

света; его нежный голос звал меня за собой сквозь сны дня и ночи, сны

дождевой воды и горькой листвы. В его пленившем меня теле не было ничего от

насилия. Наслаждение волнами сливалось с видениями гор и рек, тех дальних

краев, где обитают хекуры. Я плясала с духами зверей и деревьев, скользя с

ними в тумане мимо корней и стволов, мимо веток и листьев. Я подпевала

голосам птиц и пауков, ягуаров и змей. Я разделяла сны тех, кто живет

эпеной, горькими цветами и листьями.

Я уже не знала, сплю я или бодрствую. Временами мне смутно вспоминались

слова Хайямы о шаманах, телам которых необходимо женское начало. Но эти

воспоминания были расплывчаты и скоротечны, оставаясь глухими неуверенными

предчувствиями. А Ирамамове всегда чутко улавливал, когда я готова

погрузиться в настоящий сон, когда у меня на кончике языка повисали вопросы,

а когда я вот-вот заплачу.

-- Если ты не можешь видеть сны, я тебя заставлю, -- сказал он, обнимая

меня и отирая мне слезы своей щекой.

И вся моя решимость отказаться пить из сосуда, который подобно лесному

духу стоял у огня, исчезла без следа. Я жадно выпила темное, приносящее

видения зелье и снова повисла в безвременье, которое не было ни днем, ни

ночью.

И снова я влетела в ритм дыхания Ирамамове, в биение его сердца,

сливаясь со светом и тьмой внутри него.

Время вернулось ко мне, когда я почувствовала, что как-то перемещаюсь

сквозь листву, деревья и неподвижные лианы подлеска. Я знала, что не иду

сама, и тем не менее я спускалась из холодного, погруженного в туман леса.

Ноги мои были связаны, а голова безвольно болталась, словно сосуд,

выпитый до дна. Видения вытекали из моих ушей, носа и рта, оставляя тонкий

след капель на крутой тропе. И напоследок передо мной всплыли образы шабоно,

в которых жили мужчины и женщины-шаманы из иных времен.

Когда я проснулась, Ирамамове сидел у костра. На лице его играли

огненные блики и слабый свет луны, заглядывавшей в хижину. И я подумала,

сколько же дней миновало с той ночи, когда он в первый раз дал мне горькое

зелье. Сосуда у костра не было. В том, что мы уже не в горах, я не

сомневалась. Ночь была безоблачна. Тихий ветерок, шелестящий в кронах

деревьев, расплел мои мысли, и я уплыла в сон без сновидений под монотонные

песни Ирамамове к хекурам.

Меня разбудило сильное урчание в животе. Неуверенно встав на ноги в

пустой хижине, я почувствовала головокружение. Все мое тело было разрисовано

волнистыми линиями. Как странно все это было, подумала я. Сожалений не было;

не было ни ненависти, ни отвращения. И вовсе не потому, что все мои чувства

как бы оцепенели.

Скорее у меня было состояние, которое испытываешь, пробудившись ото

сна, значения которого не можешь объяснить.

У огня лежал сверток с жареными лягушками. Сев на землю, я стала

дочиста обгладывать тонкие косточки. Стоящее у одного из шестов мачете

означало, что Ирамамове где-то поблизости.

Ориентируясь на журчание реки, я стала пробираться сквозь лесную чащу.

Внезапно заметив, как Ирамамове совсем близко от меня прибивает к берегу

маленькое каноэ я спряталась в кустарнике. По виду суденышка я определила,

что оно сделано индейцами Макиритаре. Я уже видела в миссии такие лодки,

выдолбленные из древесного ствола. При мысли о том, что мы, возможно,

находимся совсем близко от какой-нибудь их деревни или далее от миссии,

сердце застучало быстрее. Ирамамове не подавал виду, что как-то заметил мое

появление, и я украдкой вернулась к хижине, недоумевая, где он мог раздобыть

каноэ.

Не прошло и минуты, как с перекинутым на лиане за спину увесистым

свертком в хижину вошел Ирамамове. -- Рыба, -- сказал он, сбрасывая сверток

на землю.