Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 2)

поменялся со мной ветками. -- Ты принесла ее в шабоно, --

сказал он. -- Может, ты отыщешь ее душу.

Не задумываясь о бессмысленности этой затеи, я мела землю так же

старательно, как и все остальные. -- А откуда известно, что душа где-то

недалеко? -- спросила я Ирамамове, когда мы возвращались по своим следам

обратно в шабоно.

-- Просто известно, и все, -- ответил он.

Мы обыскали каждую хижину, чисто вымели под гамаками, вокруг каждого

очага и за сложенными в кучи бананами. Мы сдвигали прислоненные к покатым

крышам луки и стрелы. Мы разогнали всех пауков и скорпионов из их убежищ в

пальмовых крышах. Я прекратила поиски, лишь когда увидела змею,

выскользнувшую из-за стропил.

Рассмеявшись, старая Хайяма ловким ударом мачете отсекла змее голову,

завернула извивающееся обезглавленное тело в листья пишаанси и сунула в

огонь. Хайяма подобрала также свалившихся на землю пауков. Они тоже были

завернуты в листья и изжарены. Старикам особенно нравились их нежные брюшки.

Лапки Хайяма приберегла, чтобы размолоть их позже в порошок, который, как

считалось, лечит порезы, укусы и царапины.

К вечеру состояние Тешомы нисколько не улучшилось.

Она неподвижно лежала в гамаке, уставясь пустыми глазами в пальмовую

крышу. Меня охватило чувство неописуемой беспомощности, когда Ирамамове

снова склонился над ребенком, чтобы массировать и высасывать из нее злых

духов.

-- Позволь мне попытаться вылечить ребенка, -- сказала я.

Ирамамове едва заметно улыбнулся, переводя глаза то на меня, то на

Тешому. -- А с чего ты взяла, что сможешь вылечить мою внучатую племянницу?

-- спросил он в глубокой задумчивости. В его тоне не было насмешки, одно

лишь смутное любопытство. -- Мы не отыскали ее душу.

Какой-то могущественный вражий шапори выманил ее прочь. Ты думаешь, что

сможешь противостоять заклятию злого колдуна? -- Нет, -- поспешно заверила я

его. -- Это можешь только ты.

-- Что же ты тогда будешь делать? -- спросил он. -- Ты однажды сказала,

что никогда никого не исцеляла. Почему же ты думаешь, что сейчас тебе это

удастся? -- Я помогу Тешоме горячей водой, -- сказала я. -- А ты исцелишь ее

своими заклинаниями к хекурам.

Ирамамове на минуту задумался; затем постепенно лицо его смягчилось. Он

прикрыл ладонью рот, будто удерживаясь от смеха. -- Ты многому научилась у

тех шапори, которых знала? -- Я помню кое-что из их методов лечения, --

ответила я, не упомянув, однако, что средство, которое предназначалось

Тешоме, применяла моя бабушка, когда не удавалось сломить лихорадку. -- Ты

сказал, что видел хекур у меня в глазах. Если ты будешь петь им заклинания,

то, может быть, они мне помогут.

Легкая улыбка появилась и задержалась на губах Ирамамове. Казалось, мои

доводы почти убедили его. Тем не менее он с сомнением покачал головой. --

Так исцеление не делается. Как я могу просить, чтобы хекуры помогли тебе? Ты

тоже хочешь принять эпену? -- Это мне не понадобится, -- заверила я его и

заметила, что если могущественный шапори может приказать своим хекурам

похитить душу ребенка, тогда такой искусный колдун, как он, вполне может

приказать своим духам, которые, как он считает, со мной уже знакомы, чтобы

те пришли мне на помощь.

-- Я призову хекур помочь тебе, -- объявил Ирамамове. -- Я приму эпену

вместо тебя.

Пока один из мужчин вдувал галлюциноген в ноздри Ирамамове, Ритими,

Тутеми и жены Арасуве принесли мне полные калабаши горячей воды, которую

старая Хайяма нагрела в больших алюминиевых котелках. Я намочила свое

разрезанное одеяло в горячей воде и, пользуясь штанинами джинсов вместо

перчаток, выжала каждую полоску ткани, пока в ней не осталось ни капли

влаги. Потом я осторожно обернула ими все тело Тешомы и накрыла прогретыми

над огнем пальмовыми листьями, нарезанными по моей просьбе кем-то из

подростков.

Я с трудом могла перемещаться по хижине, куда набилась целая толпа

народу. Они молча следили за каждым моим движением, внимательно и

настороженно, чтобы не упустить ни единой мелочи. Сидя рядом со мной на

корточках, Ирамамове без устали бросал в ночь свои заклинания. Час проходил

за часом, и люди постепенно разошлись по гамакам. Нимало не обескураженная

их неодобрением, я продолжала сменять остывающие компрессы. Ритими молча