Лобсанг Рампа

Тибетский мудрец

заглушил на время все страхи, и я с удовольствием

наблюдал за тем, как Лама готовит для нас еду. Он делал это лучше, чем

кто-либо иной (по крайней мере мне так казалось), и с каким наслаждением я

уселся рядом с ним и принялся поглощать горя­чую пищу! Я набрал полный рот

этой каши, носящей название тсампа, и наслаждался ее вкусом. Она была

действительно превос­ходной, и я тут же почувствовал, как ко мне

возвращаются силы, а настроение исправляется. После того как я прикончил

миску тсам­пы, Лама обратился ко мне:

-Ты действительно наелся, Лобсанг? Ты можешь есть, сколь­ко пожелаешь,

здесь много еды. Собственно, запасов продоволь­ствия здесь хватило бы для

небольшого монастыря. Когда-нибудь я расскажу тебе об этом, но сейчас ответь

мне, хочешь ли ты добавки?

- О, благодарю вас, - ответил я, - конечно же, я бы не отказался от

добавки. Еда такая вкусная! Я никогда не ел ничего подобного раньше!

Лама хмыкнул и отвернулся, чтобы набрать для меня еще каши, но вскоре

перестал сдерживаться и расхохотался.

- Взгляни, Лобсанг, - обратился он ко мне, - взгляни на эту бутылку.

Это наилучшее бренди, которое хранится здесь исключи­тельно для медицинских

целей. Но мне кажется, что наше вынуж­денное заключение в этих стенах дает

нам право использовать этот напиток для того, чтобы исправить вкус тсампы.

Я принял миску из рук Ламы и втянул носом аромат. Запах мне нравился,

но в то же время меня мучили сомнения, так как мне всегда говорили, что

алкоголь - это дьявольское творение, а сей­час мне предлагали отведать его.

'Ничего страшного, - сказал я себе, - это отличная вещь, если человеку

необходимо взбодрить­ся'.

Я с жадностью принялся за еду и вскоре перепачкался как черт. В нашем

распоряжении были лишь пальцы - мы не знали ни о каких ножах, ложках или

вилках, у нас не было даже палочек для еды. После приема тсампы мы обычно

очищали руки мелким песком. Песок прекрасно снимал с кожи остатки тсампы, но

мог повредить и саму кожу, если им пользовались слишком энергично.

Сейчас же я выгребал тсампу не только всеми пальцами, но и

воспользовался для этого ладонью своей правой руки, И вдруг неожиданно - да,

да, совершенно внезапно - я упал навзничь. Мне хотелось бы думать, что меня

одолела страшная усталость, но Лама, рассказывая впоследствии эту историю

Настоятелю, смеял­ся и утверждал, что я был мертвецки пьян. Пьяный или нет,

но я спал, спал и спал, а когда наконец проснулся, то увидел, что комна­та

пронизана удивительным золотым светом. Я поднял глаза вверх, туда, где

должен был быть потолок, но потолок был так далеко, что я не мог точно

определить, где он находится. Комната была поистине огромной, словно вся эта

проклятая гора оказалась пустой.

- Солнечный свет, Лобсанг, солнечный свет. И он не будет меркнуть все

двадцать четыре часа в сутки. Здесь вырабатывается свет, не дающий тепла,

его лучи той же температуры, что и воздух, находящийся здесь. Не кажется ли

тебе, что лучше пользоваться этим светом, чем дымными, вонючими свечами?

Я осмотрелся вокруг и подумал о том, откуда здесь может взяться

солнечный свет, когда мы погребены в центре скалы. Лама Мингьяр Дондуп

ответил на мой вопрос:

- Да, это чудо из чудес. Я знал о нем всю свою жизнь, но никто не

знает, как это происходит. Холодный свет - невероятное изоб­ретение, и его

создали - или открыли - миллион лет назад. Они разработали способ хранения

солнечного света и пользовались им даже в самую темную ночь. Этого механизма

нет в городе, нет и в храме. Единственное место, где существует сохраненный

свет, - эта пещера.

- Около миллиона лет? - сказал я. - Да это выше моего понимания!

Я подумал, что это можно изобразить цифрой один, или два, или три, за

которой идет ряд нулей, наверное, около шести... но это лишь догадка. В

любом случае, это столь огромное число, что я не мог его себе представить.

Для меня оно было просто лишено смыс­ла. Десять, двадцать лет я еще мог

вообразить, но не больше.