Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

только духовного

существа. В том, что оно духовно вырабатывает себе, никогда не заключается

чувственного мира. 'Я' оказывается как бы вынужденным признать, что мир

остался бы недоступным для него, если бы оно не поставило себя недуховным

образом в какое-то отношение к нему. Равным образом мы бываем вынуждены,

приступая к деятельности, переводить наши намерения в действительность при

помощи материальных веществ и сил. Таким образом мы зависим от внешнего

мира. Самый крайний спиритуалист или, если угодно, представляющий собой,

благодаря абсолютному идеализму, тип крайнего спиритуалистического

мыслителя, - это Иоганн Готлиб Фихте. Он пытался вывести все мироздание из

'Я'. Чего ему при этом действительно удалось достигнуть, так это

величественного мысленного образа мира без всякого опытного содержания.

Материалисту так же невозможно декретом устранить дух, как и спиритуалисту -

материальный внешний мир. Поскольку человек, направляя познание на 'Я',

воспринимает сначала действие этого 'Я' в мысленной проработке мира идей, то

спиритуалистически направленное мировоззрение при взгляде на собственное

человеческое существо может почувствовать искушение признать и в области

духа один только этот мир идей. Спиритуализм становится таким образом

односторонним идеализмом. Он не приходит к тому, чтобы через мир идей искать

духовный мир; он видит духовный мир в самом мире идей. Благодаря этому он

оказывается вынужденным, словно зачарованный, остановиться со своим

миросозерцанием в пределах деятельности самого 'Я'.

Примечательную разновидность идеализма представляет собой воззрение

Фридриха Альберта Ланге, как оно изложено в его зачитанной 'Истории

материализма'. Он ' принимает, что материализм совершенно прав, когда он все

явления мира, включая наше мышление, объявляет продуктом чисто вещественных

процессов; но только и обратно: материя и ее процессы сами суть также

продукты нашего мышления. 'Внешние чувства дают нам... действия вещей, а не

точные образы их, или того менее сами вещи. Но к этим обнаруживающимся

действиям принадлежат и внешние чувства, вместе с мозгом и мыслимыми в нем

молекулярными колебаниями'. То есть наше мышление вызывается материальными

процессами, а эти процессы - мышлением 'Я'. - Таким образом философия Ланге

есть не что иное, как переведенная на язык понятий история храброго

Мюнхгаузена, держащего себя в воздухе за собственную косу.

Третья форма монизма - это та, которая уже в простейшем существе (атом)

усматривает соединение обеих сущностей - материи и духа. Но и этим не

достигается ничего, кроме того, что вопрос, возникающий собственно в нашем

сознании, переносится на другую арену. Каким образом простое существо

приходит к двоякому проявлению себя, раз оно представляет собой нераздельное

единство?

На все эти точки зрения должно возразить, что основное и исконное

противоречие встречается нам впервые в нашем собственном сознании. Это мы

сами, отделяющиеся от материнской почвы природы и противопоставляющие себя

'миру' как 'Я'. Классически высказывает это Гете в своей статье 'Природа',

хотя его манера на первый взгляд и может показаться совершенно ненаучной:

'Мы живем среди нее (природы) и чужды ей. Она непрестанно говорит с нами, но

не выдает нам своей тайны'. Но Гете знает и обратную сторону: 'Все люди в

ней и она во всех'. Сколь верно то, что мы отчудились от природы, столь же

верно и наше чувство, что мы находимся в ней и принадлежим к ней.

Деятельность, которая живет в нас, может быть только ее собственной

деятельностью.

Мы должны снова найти путь, ведущий к ней. Простое соображение может

указать нам этот путь. Хоть мы и оторвались от природы, но должны же мы были

и принять нечто от нее в наше собственное существо. Эту природную сущность,

заключенную в нас самих, предстоит нам отыскать; тогда мы снова найдем и

связь. Вот что упускает из виду дуализм. Он считает внутренний мир человека

совершенно чуждым природе духовным существом и тщится прицепить его к

природе. Ничего удивительного, что ему не удается найти соединительного

звена. Мы можем найти природу вне нас лишь тогда, когда мы сначала узнаем ее

в нас. То, что подобно ей в нашем собственном внутреннем мире, и будет нашим