Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

ЛИЧНОСТЕЙ'. Спросим же себя: готовы ли

мы к такой истине? И хотим ли мы -- стать значительными? Допустив, что можно

стать значительным, если отважиться на это и развивать в себе волю к

значительности. Антропософия Рудольфа Штейнера с эвристической точки зрения

-- наше общее достояние; с точки зрения экзистенциальной никому не дано

стать антропософом, прежде чем он не осилит свою 'Философию свободы' и не

переступит порог духовного мира 'с оружием правды в правой и левой руке'

(Павел). Иначе нам грозит участь остаться приживальщиками, нахлебниками при

Штейнере, необозримой оравой вечных отпрысков, транжирящих чужой открытый

счет. Ответим же себе: стало ли антропософски истинное индиви-дульно

истинным каждого из нас -- поименно! -- там, где каждый из нас экзорциче-ски

изгоняет из себя посредственность и открывает себя всем превратностям

значительной судьбы? Если да, то ни слова больше; если же нет... но разве не

об этом 'нет' говорил я, когда назвал эту книгу самой непрочитанной книгой

века, хотя бы ее и зачитывали до дыр участники специальных, ей посвященных

семинаров! Как бы ни было, будем помнить: придется ее спасать, спасать в

расчете на то, что близко время, когда свершится написанное и когда книга

эта, стоящая на полках наших библиотек, будет наконец прочитана, пережита,

увидена, постигнута, что я говорю! -- съедена...

Вопрос первостепенной важности: как читать 'Философию свободы'? То, что

это стилистически уравновешенная и нисколько не эпатирующая книга требует

совершенно особой техники прочтения, лежит вне всяких сомнений; ни на что не

обращал Рудольф Штейнер большего внимания, говоря о 'Философии свободы', и

ничего не подчеркивал он энергичнее, чем именно это условие: учись

самостоятельно мыслить. Ибо (я резюмирую ход мыслей одной из лекций,

прочитанных для рабочих Гетеанума) современные люди вообще не умеют мыслить.

И причину того, что они не умеют мыслить, следует искать в том, что все наше

так называемое современное мышление выпестовано латинским языко; последний

же обладает тем совершенно своеобразным свойством, что мыслит -- сам. И

когда современному человеку кажется, что он мыслит, то мыслит на деле не он,

а латинский язык в нем и через него, даже если он не знает латынь -- ибо

речь идет не о букве, а о духе латинского языка, которым пропитана вся наша

система образования. 'Люди нынче абсолютно правы, говоря: мыслит мозг.

Отчего же мыслит мозг? Оттого, что латинские фразы вклиниваются в мозг, и

мозг начинает мыслить чисто автоматически... Это всего лишь автоматы

латинского языка, люди, бродящие вокруг и ничуть не мыслящие сами'. -- 'Но

именно поэтому стало необходимым, чтобы я написал... 'Философию свободы'.

Значимость этой 'Философии свободы' определяется не столько тем, что

находится в ней самой -- разумеется, то, что находится в ней самой, уже и

тогда должно было быть сказано миру, но не это является в ней самым важным;

значимость этой книги в том, что здесь впервые полностью задействовано

совершенно самостоятельное мышление. Ни один человек не в состоянии понять

ее, если он мыслит несамостоятельно... По выходе книги в свет... люди никак

не могли взять в толк, что же с нею делать. Дело обстояло для них так, как

если бы некто писал в Европе по-китайски и никто не мог этого понять.

Конечно, это было написано по-немецки, но речь шла о мыслях, абсолютно не

привычных для людей...' -- Ибо 'повсеместно царит страх перед... активным

мышлением. Оттого столь трудно дается людям понимание того, что притязает на

активное мышление, как, например, моя 'Философия свободы'. Мысли,

заключенные в ней, совершенно иного качества, чем расхожие нынче мысли. И

иногда при чтении этой книги люди очень скоро перестают читать, по той

простой причине, что им очень хотелось бы читать ее, как они читают какую-то

другую книгу. Но, не правда ли, другие книги, столь охотно читаемые нынче,

ну да -- их читают, растянувшись в шезлонге или откинувшись в кресле, т.е.

предельно расслабляясь и устраивая таким образом смотр веренице

мыслеобразов... Пусть так, но то, что я попытался изложить в 'Философии

свободы', не позволяет читать себя на такой лад. Тут надо все время быть

начеку, чтобы не дать себя усыпить этим мыслям. Ибо рассчитаны они вовсе не