и ты можешь лезть в каждую щель, и
попробуй только закрой свою щель, не пусти! Ты станешь уже не
общим, и тогда... Ты сам уйдешь из общежития... Но это еще
полбеды! Из общежития можно уйти.. А вот если целая страна
является общежитием?! Планета?
Как назло, мне не открывали. Пришлось постучать еще и еще
раз. Я прислушался: за дверью послышалось то ли шарканье, то ли
возня... Я не выдержал и крикнул прямо в дверь:
-- Саша, Корщиков! Это я -- Сережа Истина, вчерашний
знакомый, -- и я снова прислушался.
Щелкнул замок, дверь приоткрылась, послышался голос
Корщикова:
-- Заходите.
-- Что так долго? -- спросил я. Мне хотелось спросить
весело, но у меня вышло громко и грустно. Тяжело перестраивать
свое настроение в единый момент, а надо бы научиться! В
общежитии без этого -- не выжить!
-- Т-с-с... Я задремал, -- сказал Корщиков шепотом, --
сынишка еще спит, пожалуйста, тише...
Я протиснулся в комнату. Саша оказался передо мной в одних
плавках. Он осторожно прикрыл дверь и предложил:
-- Проходите сюда, э-э, нет, лучше туда, в кресло у окна.
А я сейчас только умоюсь.
Кресло слегка поскрипывало, я приютился в нем потихоньку и
наконец-таки вдохнул свежего воздуха из открытого окна:
на-дышавшись, огляделся по сторонам. За разноцветной шторой у
входной двери шипела вода, а здесь, неподалеку от меня, на
распахнутом диване спал мальчик лет четырех с очень крупной,
как мне показалось, головой.
Вскоре из-за шторы появился раскрасневшийся Корщиков. Он
надел трико, порылся в книжном шкафу и, достав оттуда черный
пакет, протянул его мне.
-- Вот, это Владимир Шмаков. Если не трудно, отпечатайте,
пожалуйста, экземпляр и для Ани, -- попросил он.
-- Конечно, отпечатаю, -- сказал я и, приняв пакет,
спросил. -- Когда мне вернуть эти негативы?
-- Ну, я думаю, недели три хватит, чтобы все отпечатать?..
-- то ли рассуждая вслух, то ли спрашивая, сказал Корщиков.
-- Постараюсь уложиться, -- заинтересованно определил я и
добавил, -- хотя работы немало!.. Сколько всего страниц? --
заглядывая внутрь черного пакета, спросил я.
-- Чуть более пятисот, -- ответил Саша и сел напротив меня
на довольно расшатанный, жиденький, как этажерка, стул.
Мы заговорили врастяжку, с паузами, будто на разных
языках, как бы прислушиваясь к незримому переводчику, сидящему
между нами. Таинственные паузы вкрадывались в наш диалог, эти
паузы я тоже осмысливал, и даже, мне показалось, осмысливал не
меньше, чем сами слова Корщикова.
Я отложил черный пакет в сторону, на подоконник. Пауза
продолжала висеть между мною и Сашей.
-- Отвратительное место общежитие, не правда ли? -- сказал
Корщиков.
-- Я бы сказал даже -- мерзкое, -- ответил я.
-- Да, но, как бы оно плохо ни было, а только чем ни хуже,
тем лучше, -- удивил меня Корщиков.
-- Вы сказали: чем ни хуже, тем лучше? -- переспросил я.
-- Да, -- подтвердил он.
-- Но, тогда, Саша, позвольте вас не понять!
-- Сосредоточиваться в безветрии, тишине и покое, -- это
хорошо! -- сказал Корщиков. -- Но это такое непрочное умение!
От малейшего шороха может рассыпаться... Куда сложнее
застолбить свое внимание на чем-либо среди отвлекающей тебя
призрачности. Поверьте, в магии, например, это очень важное
обстоятельство.
-- Ну, это в магии, а в жизни все, скорее, наоборот, --
возразил я. -- Хотя, про себя, мне именно так и хотелось
думать!
-- Одни говорят -- магия, другие говорят -- жизнь. В чем
разница? Суть одна. Названия -- разные, -- пояснил Корщиков.
-- Ну, уж я не соглашусь с вами, что жизнь и магия -- одно
и то же.
-- Согласитесь или нет, от этого суть все равно не
изменится, -- сказал Корщиков. Он абсолютно уверенно посмотрел
мне в глаза.
Все-таки пауза великая вещь! Ничего на свете нельзя делать
без пауз. А разговор без пауз -- не разговор, а так,
информативное общение, и только... Я молчал с полминуты.
-- Вы можете смело расспрашивать меня по своему
усмотрению, -- предложил Корщиков.
-- Вы знаете, -- сказал я, -- не люблю 'вечера вопросов и
ответов'.
-- Понимаю, -- кивнул Корщиков, -- чувствуете
напряженность? Ну, что ж...
-- Совершенно верно, чувствую!
-- Тогда... Спрошу я. Можно?
-- Спрашивайте.
-- Хорошо... Что