Ричард Бах

Бегство от безопасности

пытаясь подружиться с воображаемым мальчишкой.

Дети могут представить себе дружбу с воображаемым взрослым, думал я, но могут ли взрослые представить себе дружбу с воображаемым ребёнком?

В моих книгах живут воображаемые Чайка Джонатан и Дональд Шимода, и Пай — трое из четырёх моих ближайших друзей и учителей живут без физических тел. Ради каких перемен в моей жизни потребовался ещё и Дикки?

Я потерял контроль над собой из-за этого чокнутого Шепарда и его дурацких фантазий.

Если я ещё когда-нибудь увижу его «форд», то первым делом запишу номера и узнаю, какие ещё дела тянутся за этим парнем. Как удалось этому маньяку превратить мою размеренную жизнь в сумасшедший дом?

— Рис — это хорошо, — сказал я, наконец.

Я оставил на кушетке Лесли с остывшей чашкой чая, поставил на плиту китайский котелок, зажёг огонь, налил в котелок немного оливкового масла, достал сельдерей, лук, перец, имбирь из холодильника, всё это мелко нарезал и перемешал.

Чего я, собственно, так боюсь? В конце концов, кто хозяин в моём сознании? Я вот представлю себе сейчас маленького мальчика, и на этот раз он будет добрее ко мне...

Он принесёт мне свои извинения за огнемёт, заполнит анкету о моём детстве и пойдёт своей особой воображаемой дорогой, считая себя умнее и счастливее, и никому не станет хуже от нашей встречи.

В котелок полетели кубики нарезанной зелени, зашипел вчерашний рис; ещё немножко соевого соуса, стручок фасоли, ещё один.

Мне так нравится устанавливать новые спортивные рекорды — пройти милю за десять минут вместо 10:35, продержаться в воздухе на параплане два с половиной часа вместо двух с четвертью; если я стараюсь развить свою физическую оболочку, то почему мне не поработать над расширением эмоциональной?

Я поставил тарелки на стол, белые с голубым; на них изображены цветы, точно, как те живые, которые собирает и приносит в дом Лесли.

Я не обязан это делать, размышлял я, и никто не принуждает меня. Но если мне самому любопытно узнать, что же я оставил в своём детстве и как оно — если бы его удалось отыскать — изменило бы мою теперешнюю жизнь, разве это преступление?

Неужели Полиция Мачо постучит в мою дверь и арестует меня за то, что я этим заинтересовался? Кто посмеет сказать мне, что я не имею права прогуляться по своему прошлому, просто ради развлечения?

— Время обедать, Вуки, — позвал я.

За едой мы говорили о детях, обсудили все подробности. Я рассказал ей, как я горжусь тем, что мои дети сами принимают решения, и как я рад, что мне нет необходимости снова стать ребёнком и оказаться перед лицом тех лет — самых трудных, самых жестоких, самых беспомощных и загубленных лет, которых почти никому не удаётся избежать.

— Ты прав, — сказала Лесли, когда я подал клубнику на десерт. — Позор, что каждому ребёнку приходится одолевать эти трудные годы в одиночку.

Восемь

Я никогда не страдал бессонницей. Поцеловав жену на сон грядущий, я поправлял подушку, и, едва прикоснувшись к ней головой, уже спал.

Только не сегодня. Уже два часа как Лесли заснула, а я всё ещё гляжу в потолок и в тринадцатый раз прокручиваю события этого дня.

Когда я в последний раз смотрел на часы, было час ночи, ещё шесть часов до рассвета. Придёт день, и я пойду повожусь немного с ремонтом Дэйзи — нашей Сессны Скаймастер.

Хотя бы дождь пошёл с утра, мечтал я во мраке. Мне нужно летать при разнообразной погоде, чтобы не заржавели мои профессиональные навыки. К Бейвью — ориентирование по сигналу автоматического маяка, затем развернуться на Порт-Анджелес, посадка вслепую...

Обязательно нужно заснуть.

Ты боишься, что Дикки сожжёт дверь и зажарит тебя в собственной постели?

Глупо! Чего я боюсь? Когда Лесли сердита на меня, разве я выскакиваю вон из комнаты? Ну, иногда бывает, но не так уж часто. Так почему же я так шарахаюсь от этой деревянной камеры?

Я захлопнул ту дверь, не нужно было этого делать, я сожалею об этом, я не соображал, что делаю. Это вышло неумышленно, и теперь я должен, по крайней мере, открыть дверь и выпустить моего воображаемого мальчишку.

Через полчаса, уже в полудреме, я снова увидел эту дверь, такую же холодную и тёмную, как и прежде.

Ну-ка, подумал я, не давай спуску своим страхам, вызови их на открытый бой, пусть покажутся, и если покажутся — раздави их. Каждый поворот, которого ты боишься, — это всего лишь пустота, одетая так, что кажется адом.