ступеньку и заглянуть за край этого бака, этого бака, этого бака...
Она была всего пятнадцать дюймов шириной, эта моя последняя ступенька, и я достал её и подтянулся вверх, не отводя глаз от колеса ветряной мельницы, огромного, всего в шести футах над моей головой.
Вижу болты и заклепки на лопастях, пятна ржавчины. Слабый ветерок сдвинул лопасти на дюйм, а секундой позже, когда он стих, колесо вернулось в прежнее положение.
Вид этого огромного колеса вблизи усугубил моё состояние настолько, насколько это ещё было возможно. В непривычной смене масштаба было что-то пугающее...
Это колесо, этот высочайший объект на много миль в округе... он не должен быть таким большим. Пожалуйста, не нужно этого массивного круга прямо над головой, ведь это означает, что я тоже нахожусь на самой высокой точке в округе, самой высокой, откуда можно упасть.
Что, если кто-нибудь видит меня здесь? Пожалуйста, кто-нибудь, не зови меня, потому что, если мне нужно будет отвечать на вопросы и одновременно держаться, я не справлюсь с этим и упаду. Пожалуйста, Бобби, пожалуйста, Рой, пожалуйста, не выходите и не смотрите на меня.
Я поднял голову, один судорожный дюйм за другим, заглянул за край бака. По внутренней стороне белой краской нанесен аккуратный ряд цифр, маленькие возле дна, у верхнего края самые большие.
И почти на дне бака — странно видеть на такой высоте в воздухе — вода! Зеленоватая прозрачная вода, не очень глубокая; неподвижная поверхность как раз достигала отметки 400.
Рой стоял здесь и видел эти цифры, Бобби тоже стоял на этом самом месте, где сейчас стою я. Я знал, что умру в ту же секунду, если сейчас случится землетрясение или порыв ветра сдует меня отсюда, но я был таким же смелым, как и мои братья!
Мне ещё предстоял длинный путь вниз, ступенька за ступенькой, но я уже победил! Я уже прямо сейчас победил!
Я натянуто улыбался смертельным оскалом, впившись в небо, словно изголодавшаяся пиявка. Они больше никогда не назовут меня трусом!
Всё так же медленно я опустил голову и посмотрел вокруг с высоты вышки.
Пока я полз по лестнице, кто-то изменил весь мир. Дорога внизу, крыша нашего дома, сажа в трубе, прохудившаяся местами кровля — чудесный игрушечный домик, со всеми деталями, для игрушечных людей ростом не больше моего пальца.
Кактусы уже никакие не великаны-часовые, а безобидные гномики-подушечки для иголок. Отсюда видны пасущиеся в загонах ослы — не крупнее белок, — ворота и даже проезжая дорога, соединяющая Бисби с Фениксом. Если бы я мог летать!
А ещё были горы. Я находился очень высоко, но они были ещё выше. Однажды, Дикки, шептали они, когда ты взглянешь на нас с высоты, не покажется ли тебе весь мир игрушечным? А если покажется, что тогда ты скажешь?
Я дрожал и не мог взять себя в руки, малейшее движение глаз или головы отдавалось волной ужаса. Я упаду и разобьюсь насмерть, так и не сумев спуститься… но я никогда такого не видел…
Если смотреть с высоты… то всё меняется! Как всё прекрасно! Как жизнь может казаться такой плоской на земле и такой величественной с воздуха?
Пятнадцать
Дикки смотрел на меня сверху вниз, когда я сел на сухое дно озера. На его лице появилась едва заметная тень облегчения. Поднято лишь одно воспоминание из-под многотысячной груды других.
— Когда это было? — спросил я, ошеломлённый всем увиденным.
— Нам было семь. Ты стал взрослеть и ушёл от меня, когда мне было девять, когда умер Бобби. После этого, только будущее интересовало тебя, ты хотел вырасти и стать свободным, ты хотел уйти в свой путь налегке.
Он не жаловался, он только напоминал мне то, что я уже знал.
— Ты оставил мне все воспоминания, которые были тебе ни к чему. Они все здесь, все до одного, но они ни о чём мне не говорят, я не могу в них разобраться без тебя. — Его голос стал тише, я едва различал слова в тишине пустыни. — Ты мог бы пояснить мне, что они значат.
Он молча смотрел на меня, возбуждённый таинственными силами, которые безжалостно гнали меня сквозь детство.
Действительно ли я тот единственный, кто может стать ступенькой между ним и его незнанием, кто может вырвать кнут из его рук, единственный спаситель, который когда-либо придёт ему на помощь?
— Расскажи мне, — попросил он. — Мне нужно знать! Я помню всё, но ничто ничего не значит для меня!
Вместо того чтобы успокоить его, я нахмурился.
— Это так и есть, Дикки. Ничто ничего не значит.
Но ведь, для